Она оторвалась от своих мыслей и переключила внимание на мужа.
— Не ругайся в баре, Алекс. Я же тебя просила.
Он посмотрел на Шейлу, затем окинул взглядом зал.
— Да там почти никого уже нет.
— Не важно. Ты должен отучиться от этой привычки. В этом нет необходимости.
«Глупая корова», — сказал он про себя.
— Не могли же мы его весь израсходовать. Последние две недели торговали только до обеда.
— Алекс, в погребе его полно. Надо только взять на себя труд спуститься и принести.
Алекс с недовольным ворчанием нагнулся и потянул за кольцо люка. Приподняв его, он удивленно уставился в темное подполье.
— Нам вроде бы приказали держать все лампы включенными?
— Я так и делаю, — ответила жена, заглядывая через его плечо в темное квадратное отверстие.
— Тогда почему эта чертова лампа не горит?
Шейла подошла к распределителю, расположенному у дверей задней комнаты, которую они использовали как контору. Жилое помещение находилось наверху.
— Все включено, — крикнула она мужу. — Наверное, лампочка перегорела.
— Тьфу, черт! — выругался он.
— Я дам тебе другую. Заменишь.
— Прекрасно, — угрюмо отозвался Алекс.
Ему хотелось поскорее вернуться на сходку; он с удовольствием слушал разговоры этих парней, а сегодня, в связи с отсутствием других посетителей, появилась идеальная возможность самому поучаствовать в их дискуссиях. К счастью, его бар независимый, поэтому никакие типы, вечно сующие свой нос куда не надо, не донесут пивоваренным компаниям, какого рода организация проводит собрания в его баре. Один его приятель, державший бар в Шердитче, лишился места, когда управляющий пивоварни, владевшей этим баром, узнал, что он предоставляет задние комнаты для собраний «Национального фронта». Самое гнусное в положении арендатора — это то, что приходится плясать под чужую дудку.
— Иди сюда, Шейла, — крикнул он. — Так и быть, принесу.
Она холодно посмотрела на мужа и подала ему фонарик и новую лампочку.
— Сорок ватт? — недовольно спросил он. — Маловато от нее будет толку.
— Других у нас нет, — терпеливо ответила она. — Заодно подними немного «Бейбишама», раз уж ты туда идешь.
— Грушевого сидра? На кой черт он сегодня нужен?
— Завтра пригодится. Сам знаешь, сколько теперь народа набивается в дневное время.
— Да уж, все отовариваются заранее — вечером-то ничего не купишь.
— И правильно делают, иначе мы с тобой разорились бы. Поторапливайся, а то твои приятели разорутся, что так долго нет пива.
— Они вовсе не мои приятели..
— Не считай меня за дурочку. Ты все время возле них вертишься.
— Просто я согласен с тем, что они говорят. Сама видишь, сколько развелось черномазых. Больше, чем нас.
— Ладно уж, спускайся. Иногда ты рассуждаешь как большой ребенок.
Алекс неуклюже полез вниз.
— Попомни мои слова, они еще и сюда повадятся ходить выпивать. — Его большая круглая голова скрылась в подполе.
— Хайль Гитлер! — сухо бросила Шейла и пыхнула сигаретой. После чего с покорным вздохом продолжила наводить блеск на кружки.
Внизу Алекс осветил фонариком грязный, провонявший пивом подвал. Скоро луч наткнулся на свисающую с низкого потолка лампочку без абажура. «Завтра надо будет проверить, сколько осталось товара, — подумал он, ступая по пыльному каменному полу. — Все кончается... о, черт!» Алекс вступил в лужу прокисшего пива и быстро отдернул ногу, стряхивая капли с башмака. Посветил вниз и увидел свое отражение в тонком слое разлитого пива. Пол подвала до середины шел под уклон, чтобы пролитое пиво стекало в центральный желоб, а затем в канализацию. Он провел лучом фонаря вдоль желоба и увидел какие-то тряпки, которые вызвали закупорку.
— Падди, безмозглый ублюдок! — процедил он, имея в виду своего дневного бармена. В обязанности этого маленького ирландца входило каждое утро поднимать в бар напитки из подвала, используя для этого специальный лифт. Наверное, он и уронил в желоб тряпку или еще какую-нибудь дрянь. — Олух ирландский, — пробормотал он, отшвыривая носком промокший хлам. Черт, как трудно стало найти честных работников. Алекс осветил фонарем остро пахнущую смесь различных сортов пива, бурлившую в накрытой решеткой канавке. Хорошо еще, что канавка не забилась. Чего Алекс совершенно не выносил, так это прочищать канализацию. Все это дерьмо и помои. Но канализация должна быть в исправности, иначе в подвале за одну неделю наберется по колено пива, а вонь будет, как на пивоварне. Рассыльные не подкладывают дерн. Кидают ящики как попало. Ему показалось, что от светлого кружка, отбрасываемого лучом фонаря, что-то отпрыгнуло.
— Только не говорите, что у нас завелись крысы, — произнес он вслух.
Алекс обшарил фонарем весь пол, но ничего не обнаружил.
Решив, что это ему просто почудилось, он подошел к лампе. Никаких звуков вроде бы не слышалось. Лампа висела прямо над стоком, и владелец паба потянулся к ней, широко расставив ноги по сторонам канавки.
— Ой! — вскрикнул Алекс, дотронувшись до горячего стекла. Должно быть, лампа перегорела совсем недавно. Он отдернул руку и уронил фонарик. — Черт побери! — Фонарик разбился и потух. Немного света проникало в подвал из открытого люка, но там, где он стоял, было совершенно темно. Алекс полез в карман за носовым платком. Другой карман оттопыривала запасная лампочка. Он начал выкручивать перегоревшую, обернув ее платком, чтобы не обжечься.
Мрак его не беспокоил, поскольку он никогда не боялся темноты, даже в детстве. Но неприятное покалывание в затылке подсказывало ему, что в погребе что-то неладно.
Шейла налегла на стойку и задумчиво уставилась на закрытую дверь. Изо рта у нее торчала очередная сигарета, а полные груди, словно мешки с зерном, уютно устроились на гладкой деревянной поверхности. Она не представляла, сколько еще таких вечеров способна вынести. Наряжаться, глотать стимулирующие пилюли, необходимые для того, чтобы целый вечер кокетничать или выражать сочувствие — в зависимости от настроения каждого клиента, быть со всеми приветливой, но в то же время строгой с теми, кто позволяет себе вольности. В каком-то смысле это похоже на шоу-бизнес, только вот в последнее время нет никакого бизнеса. Скоро от этого газа — или что там скрывается за этой чертовщиной, — конечно, избавятся. Иначе город погибнет. Тем не менее ей следовало быть благодарной за небольшой доход, который она имела от вечерней торговли в задней комнате, при всем ее отвращении к взглядам собиравшихся там людей. Она дала себя уговорить разрешить эти сборища только потому, что они заплатили за месяц вперед. Алекс — такой же, как они, хотя и не желает этого признавать. За эту ночь им, разумеется, придется заплатить отдельно; уйти до утра нет никакой возможности. Если они сунутся ночью на улицу, их сразу арестуют. Где же Алекс? Что-то он задерживается. Кто это на днях выступал по телевизору? Какой-то кардинал или епископ? Сказал, чтобы они молились. Вот потеха! Она представила, как Алекс становится на колени и молится. Под дулом пистолета разве что. И о чем же они должны молиться, интересно? Что толку в молитвах, если это, как утверждает Алекс, — нервный газ? Кому надо молиться, так это ученым. Это они заварили кашу. Пусть теперь и расхлебывают. А молитвы ни к чему.