— Шейла...
Она обернулась. Что это?
— Шейла.
Она вздохнула и поплелась к открытому люку.
— Чего тебе, Алекс? Долго ты еще собираешься возиться, чтобы поднять несчастный ящик пива и «Бейбишама»?
Она прищурилась, всматриваясь в темноту.
— Ты что, до сих пор не вставил лампу? — раздраженно спросила она.
— Шейла, иди сюда.
— Где ты, Алекс? Я тебя не вижу.
— Спускайся.
— Что? Спуститься? Нет уж, Алекс, уволь.
— Прошу тебя, Шейла.
— На что ты намекаешь, Алекс? Я не в настроении.
— Давай-давай, Шейла. Я тебе кое-что покажу.
Жена владельца паба фыркнула:
— Потом покажешь, в постели.
— Нет, Шейла, сейчас. Спускайся.
Голос Алекса звучал на удивление настойчиво.
— Это опасно, Алекс. Я могу упасть.
— Не упадешь. Я тебе помогу. Спускайся.
«О Господи, — подумала Шейла. — И я это делаю безвозмездно».
— Ладно, Алекс, — крикнула она, хихикнув. — Надеюсь, это меня не разочарует.
Крепко ухватившись за края люка, она осторожно поставила ногу на перекладину железной лесенки. Иногда она представляла, как Алекс оступается и проваливается, цепляясь за воздух. Получилось бы очень смешно, в этом ему не откажешь.
— Алекс! Алекс, где ты? — Она спустилась до половины и осмотрелась, стараясь разглядеть что-нибудь во мраке. — Если ты не прекратишь играть в прятки, я сейчас же поднимусь.
— Я здесь, Шейла, жду тебя.
— Ну и чего же ты хочешь? — Шейле эта игра совсем не нравилась. В подвале воняло старым пивом и еще чем-то. Чем? Странный запах. Вдобавок тут было темно и холодно. — Я поднимаюсь, Алекс. Ты ведешь себя как идиот, в полном смысле.
Она ждала ответа, но Алекс молчал.
Шейла спустилась еще на две ступеньки и остановилась.
— Все. Больше не сделаю ни шагу, если ты не покажешься.
Алекс помалкивал. Но Шейла слышала его дыхание. Внезапно ей стало не по себе.
— Пока, Алекс. — Она начала подниматься.
В темноте неясно проступил громадный силуэт Алекса. Он держал что-то над головой. Шейла обернулась в то самое мгновение, когда деревянный молоток, с помощью которого открывают бочонки с пивом, начал падать. Она не успела ни закричать, ни удивиться.
Она упала на пол и лежала неподвижно, но тяжелый молоток снова и снова опускался на ее голову, пока в темный зловонный желоб в центре подвала не потекла ее кровь.
Через несколько минут из люка с удовлетворенной ухмылкой показался Алекс. Он протиснул свое массивное тело в отверстие, так и не выпустив из рук окровавленный молоток. Дотянувшись до стойки, он встал на ноги. Затем подошел к распределительному щиту нижнего этажа и по очереди выключил все лампы, погрузив во тьму оба зала и задние комнаты. Стараясь не упасть в яму, черневшую даже во тьме, вернулся к стойке. Возбужденные голоса, долетавшие из задней комнаты, служили хорошим ориентиром, хотя в этом не было необходимости — он знал паб как свои пять пальцев. Алекс хотел поскорее вернуться на собрание. Они будут рады его увидеть. Им понравится то, что он принесет с собой.
Прежде чем повернуть налево, он несколько долгих секунд смотрел направо, внимательно изучая дорогу. Никого. Ни полиции, ни армейских патрульных машин. Сейчас или никогда. Он побежал, направляясь в сторону большого парка. Туда, где парк был пуст. И темен.
Он бежал тяжело и неуклюже, словно под его короткими ногами расстилалась не твердая и гладкая поверхность дороги, а булыжная мостовая. Когда пару лет назад, в период повального увлечения бегом трусцой, его коллеги по палате общин тоже загорелись этой идеей, он невольно усомнился в их нормальности. Движение со скоростью, превышающей скорость быстрой ходьбы, несомненно вредит здоровью. Неудивительно, что некоторые из них вскоре свалились от инфаркта. Он вспомнил, как однажды все члены, парламента получили брошюры, призывающие посещать гимнастический зал. Там было сказано, что если они будут следить за здоровьем, то приобретут энергию, необходимую для того, чтобы как можно лучше служить своим избирателям. Прекрасно, только его жизненная энергия зависела не от состояния организма, а от сознания. Если уж на то пошло, каждую такую брошюру следовало бы снабдить грифом «Опасно для здоровья». Едва ли можно успешно служить своим избирателям из деревянного ящика, зарытого в землю на глубину шести футов. И если его сердцу суждено отказать, то он бы предпочел, чтобы это произошло от чрезмерных требований какой-нибудь славной шлюхи, чем от беготни по парку в парусиновых туфлях. Перед входом он остановился и отдышался, с шумом заглатывая воздух. За оградой лежала бескрайняя тьма, и он испугался, но все же заставил себя войти. Ночь поглотила его, словно он никогда и не существовал.
Благополучно проникнув в святилище тьмы, он упал на траву, не обращая внимания на сырость, и напряг все силы, чтобы побыстрее восстановить нормальное дыхание. Вдали сияли городские огни, но их свет не достигал окраины парка. Он находился в районе Кенсингтонского сада, рассчитав, что ему лучше держаться подальше от раскинувшегося на другом берегу серпантина Гайд-парка, где действовал полицейский пост. Он затруднился бы объяснить, почему оказался именно здесь. Даже шестнадцатилетний стаж члена парламента от лейбористской партии не помешал бы его немедленному аресту. Каждому члену парламента, выполняющему задание правительства, с наступлением темноты полагался полицейский эскорт, в противном случае они должны были сидеть дома, как все рядовые граждане. Из-за этих ограничений в палате общин каждый день разыгрывалась буря, но премьер-министр и министр внутренних дел были неумолимы. Все желающие уехать из столицы, пока сохраняется чрезвычайное положение, не встречали никаких препятствий, но оставшиеся подпадали под действие правительственного постановления. До тех пор, пока не будет найдено решение этой безумной проблемы, условия жизни в Лондоне будут оставаться суровыми. Плевать на решение, кричат с обеих сторон «заднескамеечники», в чем состоит сама проблема? Что же все-таки происходит каждую ночь? Почему до сих пор нет никакого официального заявления? Общественность вправе это знать. Члены парламента вправе это знать! Когда им сказали, что это некая бесплотная темная субстанция, оказывающая загадочное воздействие на человеческий мозг и, насколько представлялось возможным судить, не имеющая никакой определенной формы, они удивились и отказались этому верить. Это был не газ и не какое-то иное отравляющее вещество. Вскрытие мозга жертв, пораженных этой чертовщиной или покончивших с собой под ее воздействием, ничего не прояснило. Никто не знал, почему люди, слоняющиеся днем по улицам, становятся податливыми, как воск, и не выходят из состояния, похожего на транс. Как и следовало ожидать, всякие попытки отнести это явление к разряду сверхъестественных решительно пресекались.