«Эй, Зануда, как тебе новый дракон? — писала Тьма, почему-то в оффтопике. — И да, я все еще хочу сына, и ты все еще мне подходишь. До встречи, целую твою бархатистую попку, всегда твоя, Тьма».
Я покачал головой. Нет, она невозможна! Джек-рассел и то более предсказуем!
Я взглянул на часы, и обнаружил, что Тьма должна появиться с минуты на минуту. Но как, она ведь даже не спросила мой адрес! Я опять покачал головой и лег на диван. Пусть ищет как хочет! А затем посмотрел на потолок, еще с утра идеально белый, где чернело пятнышко размером с орех. И откуда оно только взялось? Я снова чего-то не помню? Я сходил за салфеткой, залез с ногами на спинку дивана и начал тереть пятно, стараясь забыть о Тьме и ее визите. А ведь я даже не оделся поприличнее — так и был в домашних штанах и халате!
Пятнышко, вместо того, чтобы уменьшиться, стало расти, извиваясь, темнея, превращаясь в завихрения тьмы, и я осторожно слез на пол и одновременно потянулся за таблетками в правом кармане (они были дешевые, их можно было принимать сколько угодно).
Чернота все росла, щупальцами захватывая потолок, превращаясь в панно безумного мастера — те спирали, круги и извилины, которые наполняли пятно, сложились в картину, такую странную, что я не устоял на ногах и упал на диван. На картине была Тьма. Тьма возлежала на звере, похожем на козла и зайца одновременно, огромном и диком, рогатом и чем-то хрустящим (возможно — морковкой, ведь оба зверя ее любят), и была она обнажена (даже без шарфика, и своей шляпы и — слава Богу! — без ужасных ботинок), и волосы ее стелились следом. А вокруг Тьмы была тьма, только наполненная обрывками мест и пейзажей, которые начали складываться в связное целое. И тогда тьма, сквозь которую на звере ехала Тьма, вдруг засветилась розовым, синим, зеленым, и стала горами, лесами, рекой.
Я выпил три таблетки, на всякий случай, и пожалел, что от галлюцинаций у меня ничего не было. Я б позвонил своему терапевту, но после смерти Джека людям в халатах я не доверял и старался не обращаться к ним чаще раза в неделю — пса тогда они спасти так и не смогли (я знал, конечно, что то были ветеринары, но недоверие оставалось).
Зверь подошел к самой кромке, к плинтусу, отделявшему безумие от рациональности, и Тьма села, бесстыдно выставив обнаженную грудь.
— Привет, — сказала она, — ну что, сделаем сына?
И что я мог ей ответить? Я молча кивнул в знак протеста, и только потом подумал, что кивок — не лучший способ сказать, что ты не согласен.
Тьма шагнула вниз, на мой ламинат под сосну и стала вдруг в пять раз реальней и в десять раз обнаженней. И мы сделали сына.
Я очнулся под звук таймера на кухне (никогда им не пользовался, потому что таймер замирал, не доходя до последнего деления, и не звонил, и хоть я три раза вызывал техника, — три! — но тот так и не смог его починить) и под запах жарящихся яиц.
Несколько секунд я помнил свой сон — безумие про драконов. Будто бы Тьма пригласила меня к себе, а затем показала конюшни, где вместо жеребцов в огромных стойлах фыркали, ревели и полыхали огнем драконы. Такие же, как в нашей игре, но настоящие.
— Последнего дракона придумала я, — гордо объяснила мне Тьма, — вначале создала живого, а потом игрового, по прототипу. Теперь так можно, ведь я выкупила игру у разработчиков! Она теперь полностью моя, и новые драконы будут появляться чаще, чем раз в два года! Знаешь, какого я хочу сделать следующим? Джек-рассел-дракона. Он будет белый с рыжинкой, лохматый и гавкающий. Ну разве не прелесть?
Во сне мне это показалось очень трогательным, и я обнял Тьму и расплакался у нее на плече.
Наяву же я совершенно спокойно помылся, почистил зубы, оделся, допил успокоительное (надо было купить еще один пузырек) и вышел на кухню. Тьма уютно куталась в мой халат и раскладывала омлет по тарелкам. Сын лежал на столе у плиты, в опасной близости от огня, и тихо агукал, протягивая к пламени крохотную ручонку.
— Подожди, так не бывает! — сказал я, подходя к младенцу и глядя ему прямо в глаза. Правый был голубым, как у меня, а левый — будто из тьмы и хаоса: в нем носились обрывки миров и светили чужие галактики.
Может быть, так и не бывало раньше, но только взглянув на ребенка поближе, я сразу понял — он мой сын, и ничего с этим не сделать.
— Ну, убедился? Тогда садись завтракать, а потом мне надо ехать, — сказала Тьма и плюхнулась на стул напротив. — А до этого мне столько еще нужно тебе рассказать!
— Знаешь, все это как-то внезапно, — ответил я. — Я не готов. Морально, физически. А где сын будет спать, у него же нет колыбели! Да и детская бы не помешала, а чтобы в нее переоборудовать одну из комнат, потребуется время.