Тьма воздействовала на психику, внушая подавляющий волю замогильный ужас. Я ощущал голод, ведомый лишь неумершим, чуял запах душ, ведомый мне по кошмарным снам об усыпанных костями пустынях и старцах, заключенных в ледяные коконы. Ужас крепчал. Я дергал и дергал за рычаг, не замечая, что мой шест давно разрядился.
Тень продолжала тянуться ко мне до тех пор, пока очередной шквал огненных шаров не развеял тьму, заставив смолкнуть ее леденящий шепот. Атака захлебнулась. Теперь лишь шары, выпущенные в сторону острова, находили себе цели.
Последовал мощный обстрел со стороны корпуса Госпожи: ее ребята быстро сообразили, что происходит. Огонь был настолько плотен, что казался способным испепелить не только Тени, но и сам остров.
Через некоторое время Костоправ приказал снизить интенсивность обстрела до уровня предупредительного огня.
– Не стоит тратить заряды попусту, – пояснил он. – Нам еще не раз предстоит встретиться с этим дерьмом.
С полминуты он задумчиво таращился на меня, а потом спросил:
– Как вышло, что это оказалось для нас неожиданностью?
Сказал он это на языке Арчи.
– С меня-то какой спрос, – отозвался я на форсбергском, поскольку на языке Арчи говорил не слишком-то бойко. – Мне было велено таскать Знамя.
– Дерьмо! – выругался он без особой злости. – Дерьмо поганое. Тоже мне, умник выискался…
Над озером разнесся дикий, истошный вопль. Солдаты Госпожи выпустили множество огненных шаров в какую-то летящую цель, сорвавшуюся с острова и устремившуюся в южном направлении.
– Ревун!
– Никак нам удалось нагнать на них страху, командир. Хозяин Теней пустил в дело серьезных ребят.
Костоправ скривил губу. Но не шибко. В последнее время с чувством юмора у него слабовато. Возможно, он утратил его, когда был в плену у Душелова. Или когда вернулся и узнал, что стал папашей, только вот увидеть свое чадо едва ли сподобится.
Ревун ускользнул.
В конечном счете, в лагере объявили отбой. Но в эту ночь толком не поспал никто.
16
Рассвет все-таки наступил. К этому времени солдаты, которые не смогли заснуть, успели предать земле или огню тела павших, так что мне не пришлось смотреть на искаженные мукой лица.
Зато я видел искаженный мукой ландшафт. Окрестности озера выглядели так, словно здесь целый год напролет бушевала гроза и берега исколошматили молнии. Некоторые из наших солдат осмелели настолько, что стали спускаться к озеру и подбирать дохлую рыбу. От той хреноты, что насела на нас ночью, не осталось и следа.
– Ты мог бы проводить с Копченым малость побольше времени, – предложил Костоправ. По сути, это было не предложение, а приказ, хотя и отданный весьма неохотно. Старик больше не рассчитывал на Одноглазого.
– Одноглазый все-таки послал предупреждение, – сказал я, оглядевшись по сторонам и убедившись, что никого из родственничков поблизости нет.
– Но я бы не назвал это предупреждение своевременным. Длиннотень и Ревун не могли подготовить эту ночную атаку за один день. Нам следовало быть готовыми.
– А может, наше ротозейство обернулось к лучшему?
– Это как?
– Устрой мы засаду, они бы поняли, что мы предупреждены, и уж наверняка задумались бы о том, как это у нас получилось. А после случившегося они будут просто-напросто клясть Госпожу за ее догадливость.
– Пожалуй, ты прав. Но сведения нам все равно нужны. Чем больше, тем лучше. Займись этим, только не зацикливайся на блуждании с духом.
– А как насчет Знамени? Я не знаю, где сейчас Дрема, а другого подходящего брата под рукой нет.
Тому, кто не входил в Отряд, не полагалось касаться наших священных реликвий. Знамя – а точнее пика, на которой был укреплен штандарт, – являлось единственным реликтом, сохранившимся со времени возникновения Черного Отряда. Даже самые древние Анналы переписывались, переводились с языка на язык, и до нас дошли лишь позднейшие копии.
– Я все устрою, – сказал Костоправ. – Ты чуток прихворнешь, и тебе придется некоторое время ехать в фургоне.
Сказано – сделано.
В жутковатых доспехах Вдоводела и со Знаменем в руках Костоправ выглядел устрашающе. Казалось, что его окружает мрачная аура. В значительной степени это впечатление вызывалось чарами, той магией, что год за годом, слой за слоем запечатлевала Госпожа в этой броне. Хотя при всем том Вдоводел представлял собой не более, чем пугало, лишенное реальной силы. Предполагалось, что этот образ должен наводить суеверных остолопов на мысль о чем-то сверхъестественном.
Таков же был и образ Жизнедава, избранный Госпожой для себя. Но ее доспех вошел в легенду. А может быть, и с самого начала представлял собой нечто большее, чем просто пугало?