— Так точно! — Альмонио сбился с шага, чтобы отвесить сержанту поклон. — Благодарю, сержант.
— Не благодари, — буркнул Пезаро. — И, силами горними, язык об этом не распускай, а то нам обоим не поздоровится. — Он покачал головой. — И так здоровья нету, что ж его зря терять?
«Надо же, как интересно! — мелькнуло в голове у Бембо. — Если придется, могу на Пезаро донести». Он приподнял шляпу, чтобы почесать в затылке. Покуда он не мог придумать, зачем ему избавляться от начальника. Они с Пезаро не один год привыкали, притирались друг к другу. С любым другим сержантом Бембо придется служить не так легко. Жандарм кисло усмехнулся. Вот так всегда бывает — как подвернется что-нибудь полезное, так вечно не ко времени!
Жандармское отделение вступило в Хвинку. Поселок был меньше Ойнгестуна и весь неопрятный какой-то: становая жила пролегала стороной, и Хвинка словно проросла из недавнего прошлого. Хотя, на взгляд Бембо, и в Ойнгестуне не о чем было домой написать.
Да и писал он от случай к случаю. С отцом они вздорили без конца еще в те времена, когда молодой Бембо не покинул родительский дом, и до сих пор оставались не в лучших отношениях. Сестра тоже была со стариком на ножах. Но Ланфуза сбежала с меховщиком, ныне изрядно разбогатевшим, и не любила, когда ей напоминали, что ее брат — простой жандарм. А если он черкнет письмишко Саффе, та, быть может, и ответит — но скорей от удивления сыграет в ящик.
Отдельные фортвежцы кивали жандармам. Один подмигнул, тихонько захлопал в ладоши на альгарвейский манер и ухмыльнулся так, что Бембо живенько пришло в голову: о том, чем он занят в Фортвеге, домой лучше не писать совсем.
— Кауниане, на выход! — рявкнул Пезаро во весь голос, когда они добрели до деревенской площади. Эводио переводил его слова на классический каунианский: язык, на котором местные чучелки общались до сих пор — по крайней мере, он не сильно изменился.
Но на каком бы языке приказ ни прозвучал, кауниане его выполнять не собирались.
— Ну, видишь? — Бембо обернулся к напарнику. — Догадываются ведь, что с ними будет. Теперь под доброй воле ни один носу из дома не высунет. Придется каждого по отдельности вытаскивать. Эх, намучаемся…
Орасте взвесил жезл в ладони.
— Опасная работенка выходит. Если поймут, что им все равно дорога эшелоном на запад, с чего б им не решить, что терять-то нечего, так хоть нас с собою утащить на тот свет?
— Угу. — Бембо подобная мысль тоже приходила в голову — к большому его сожалению.
Пезаро заорал снова, да так, что между домами и лавками по площади загуляло эхо. Эводио перевел его вопли на старокаунианский, но желтоволосые фигуры так и не появились в дверях.
— Тогда придется поднапрячься. — Сержант нехорошо усмехнулся. — Хотя знаете что, ребятки? Может, и не придется. — Он ткнул пальцем в сторону того фортвежца, что приветствовал альгарвейских жандармов аплодисментами: — Подойди-ка сюда, приятель! Да-да, ты! По-альгарвейски разумеешь?
Туземец с сожалением покачал головой. Пезаро в раздражении покачал головой. Ни он, ни его подчиненные не знали фортвежского, если не считать отдельных слов, которых нахватались за время службы в Громхеорте.
— Об заклад бьюсь, по-кауниански он может пару слов связать, — заметил Эводио.
— Ну так выясни! — буркнул сержант.
Действительно, физиономия фортвежца просветлела — каунианский он знал.
— Отлично. — Пезаро кивнул. — Скажи, что мы ему заплатим — много не потребуется, или я в Янине родился, — если он покажет, где в их деревне кауниане живут.
Оказалось, что фортвежец не единственный в Хвинке владел каунианским: за наградой подтянулись еще трое или четверо. Бембо и Орасте последовали за одним из них к дому, на вид ничем не отличавшемуся от соседних. Фортвежец, однако, сделал под дверью стойку, точно охотничий пес перед фазаном.
— Кауниане, на выход! — гаркнули оба жандарма хором.
Не вышел никто. Переглянувшись, Бембо и Орасте отошли на пару шагов и с разбегу врезались в дверь плечами. Дверь снесло с петель. Бембо распростерся на полу прихожей вместе с нею — он не ожидал, что высадить двери удастся с первого раза. Орасте каким-то чудом удержался на ногах.
— Вот за это они у меня поплатятся, сволочи, — пробурчал Бембо, поднимаясь. — Давай вывернем эту хибару наизнанку.
Держа жезлы наизготовку, они с Орасте обошли дом. Искать долго не пришлось: кауниане — супружеская пара в одних годах с Бембо, и две дочурки неинтересных лет — прятались на кухне, в чулане.
— На выход, падлы! — рявкнул Орасте, повелительно взмахнув жезлом.
— Да, сударь, — промолвил отец семейства на приличном альгарвейском. Бембо показалось, что тот напуган едва ли не до обморока, но старается не показывать этого ради спокойствия родных. — Только скажите, что вы нас не нашли, — продолжал он тихо и настойчиво, — и я отдам вам все, что у нас есть. У меня много денег. Я человек небедный. Все будет ваше — только отпустите нас.
— Ковнянин, — отрезал Орасте: отказ, не подлежащий обсуждению.
Бембо кисло покосился на товарища. Сам он вначале выяснил хотя бы, сколько предложит чучелко, но если Орасте упрется, с рук это им не сойдет…
Светловолосый мужчина шепнул что-то жене на ухо; та прикусила губу, но кивнула.
— Тогда не деньги, — с отчаянием выпалил каунианин. — Берите все, что хотите. Все. — Он махнул жене рукой, и та покорно расстегнула верхнюю пуговицу на рубашке. Женщина была симпатичная, даже очень, но…
— На выход, без вещей, все четверо! — рявкнул Бембо.
Он не знал, кого ему презирать больше — кауниан за то, что так низко пали, или себя за то, как низко пал он сам, или снова кауниан — за то, что напомнили о его падении.
Светловолосый вздохнул. Крушение надежд позволило ему вернуть отчасти потерянное было достоинство. Обняв за плечи дочерей, он вывел их из дому. Жена, прежде чем переступить порог, застегнула рубаху.