«Бес, изыди с ложа моего!» — подумала она невольно. Ей хотелось сказать об этом вслух, прокричать на весь город. Но в книге говорилось: «Следуй написанному, и желанье твое исполнится вполне; чему доказательств довольно в наше время». Нет, отступать от указаний она пока не будет. Если заклятие подведет ее (что было, увы, вполне возможно), тогда можно будет думать и о следующих шагах.
Сейчас же она вытащила куклу из отвара и обсушила тряпицей. Чернила потекли, и казалось, что соломенный человечек тяжело ранен. Ванаи оскалила зубки в хищной усмешке. Это было бы неплохо… да, совсем неплохо!
Когда солома перестала сочиться жидкостью, девушка прижала сережку к замаранному чернилами кукольному туловищу.
— Камень берилл — врагов изгоняет, — промолвила она, — камень берилл — покорность вселяет, воле чаровника подчиняет!
«Воля моя такова: чтобы ты пропал! Чтоб никогда больше не потревожил ни меня, ни любого другого каунианина!»
Закончив, девушка швырнула куклу вместе с тряпицей в печь: отчасти для того, чтобы и этим навредить Спинелло, но больше — чтобы избавиться от улик. Как все завоеватели со времен Каунианской империи, солдаты короля Мезенцио жестоко карали тех, кто осмеливался обратить против них чародейские силы. Когда от чучелка осталась только зола, девушка выплеснула в выгребную яму отвар вместе с остатками одуванчикова корня. Сережка отправилась в коробочку, где лежал гарнитур, а книга заклинаний — на полку.
Нарезая чищеный пастернак для побулькивающей над огнем бобовой похлебки, Ванаи размышляла, не зря ли она потратила время. Солдат Мезенцио — опять-таки, как любых завоевателей с имперской эпохи — защищали чары от вражеских заклятий. Девушка не могла знать даже, творила она истинную волшбу или поддалась нелепым древним суевериям предков.
Оставалось надеяться. И как же надеялась она!
За ужином Бривибас был неразговорчив — как обычно в последнее время. Попытки читать Ванаи нотации он оставил, а разговаривать с внучкой в ином тоне, как с равной, не умел. А может, подумалось ей, покуда дед прихлебывал варево, у него на языке вертелось столько гадостей, что Бривибас не мог решить, какую ляпнуть первой, и глотал вместе с похлебкой все. Как бы то ни было, тишина в доме ее вполне устраивала.
На следующий день майор Спинелло не появился. Ванаи и не ожидала его; график его похоти она к этому времени изучила куда лучше, чем ей хотелось бы, — верней сказать, девушке совсем не хотелось знакомиться с ним даже мельком. Но когда майор не пришел на другой день, Ванаи позволила себе робкую надежду. А когда Спинелло миновал ее дверь еще через день, сердце девушки запело гимн свободе.
И оттого услыхать следующим утром властный, неоспоримо альгарвейский стук в дверь было еще мучительней. Бривибас, изучавший какую-то древнюю вещицу в гостиной, презрительно фыркнул и удалился в кабинет, захлопнув за собою дверь, будто ворота осажденной крепости.
«Если бы я не пошла на это, дед бы давно сошел в могилу», — напомнила себе Ванаи. Но к дверям ноги несли ее еще более неохотно, чем всегда.
— А ты не торопишься, — заметил Спинелло с порога. — Знаешь, не стоит заставлять меня торчать под дверью, если хочешь, чтобы твой дед продолжал дышать.
— Я же здесь, — устало отозвалась Ванаи. — Поступайте, как изволите.
Он отвел девшуку в ее спаленку и поступил именно так. А потом — видно, оттого, что долго терпел, — попытался еще раз, а когда не смог изготовиться к атаке достаточно быстро, потребовал, чтобы Ванаи ему помогла. Из всех унижений, которым подвергал ее похотливый майор, это было самым гнусным. «Если я слишком сильно сомкну челюсти, — напомнила Ванаи себе в который раз, — рыжики расстреляют и меня, и деда, и одни силы горние знают, сколько еще кауниан в Ойнгестуне». Сдержаться ей удалось, хотя искушение становилось сильней с каждым разом.
Наконец, когда подходила к концу мучительная вечность, Спинелло содрогнулся с тяжелым вздохом и слез, страшно довольный собою.
— Думаю, после меня тебе на других мужчин и смотреть не захочется, — бросил он, натягивая мундир и килт.
Должно быть, он пытался похвастаться. Ванаи опустила глаза. Если майору покажется, что от девичьей скромности, а не от омерзения, — пусть его.
— Думаю, вы правы, — пробормотала она.
И если майору покажется, что в голосе ее звучит одобрение, а не отвращение… опять-таки, пусть его.
Дом Бривибаса майор покинул, весело насвистывая, довольный и сытый. Ванаи задвинула засов, потом вернулась в гостиную, к книжным полкам, к сборнику, откуда позаимствовала старинное заклятие отворота. Девушка надеялась, что против чар настолько древних магическая защита Спинелло окажется недействительной. Может, она ошибалась. А может, заклятие, как многие чары имперских времен, попросту не действовало. Так или иначе, Ванаи мучительно хотелось швырнуть тяжелый том в печь или выгребную яму.
Но, как и с майором Спинелло, она воздержалась. Проверила только, на своем ли месте стоит книга. Если та пропадет, Бривибас заметит непременно и примется изводить внучку, пока или книга не найдется, или Ванаи не объяснит, куда подевался фолиант. Или, того хуже, дед решит, будто книгу унес Спинелло. Если что и могло сподвигнуть старого ученого на кровопролитие, так это украденная книга.
Майор вернулся три дня спустя — должно быть, решил передохнуть после непривычной нагрузки — а потом снова, еще через два дня. На свой лад он был не менее методичен, чем Бривибас. Ванаи, не переставая, проклинала древних кауниан про себя и вслух. Дед пребывал в уверенности, что дальние их предки являли собою источник всякой мудрости. Может, в чем-то он был прав, но то, что они почитали волшебством, не могло выставить альгарвейца с ложа Ванаи. С точки зрения девушки, это делало чары древних совершенно бесполезными — хуже чем бесполезными, потому что она возлагала на мудрость предков слишком много надежд, рассыпавшихся затем в прах.
Спинелло возвратился через два дня и еще через два дня после того. К этому времени Ванаи примирилась уже с неудачей. Девушка позволила насильнику получить желаемое. В последнее время он не задерживался у нее надолго; обнаружив, что девушке неинтересны его байки об альгарвейских победах в Ункерланте, Спинелло перестал пичкать ими Ванаи. В мелочах он оставался безупречно куртуазен — но только в них. Собственной воли он за девушкой не признавал.