— Ваша рота пришла третьей из всего полка — из-за этой мерзкой погоды сбился весь график. Дальше вам по дороге на северо-запад — вон туда. Ункерлантцы, чтоб им провалиться, затеяли очередную контратаку.
— Нам же вроде твердили, что у конунга Свеммеля уже должны подойти к концу все резервы, — пробормотал Теальдо, когда рота заковыляла дальше по размытому проселку туда, где их товарищи сдерживали напор ункеров,
— Ты ведь не первый день в армии, — ответил Тразоне. — А до сих пор всяким сказкам веришь.
Теальдо поразмыслил над его словами, хмыкнул про себя, молча кивнул и потащился дальше.
Усталый, как всегда после работы, Леофсиг шагал домой по улочкам Громхеорта. Шагал осторожно — после недавнего ливня мостовая еще не высохла, и каблуки скользили по булыжнику. Сам юноша тоже попал под дождь, а значит, возвращался с работы не таким грязным, как обычно. Мысль заглянуть в баню его все равно посетила, но тут же ушла. Чем быстрее он доберется до дому, тем быстрее сможет поужинать и завалиться спать. С тех пор, как началась война, чистым ходить ему случалось редко.
Леофсиг одолел больше полдороги до дому, прежде чем обратил внимание на расклеенные по заборам, стенам и столбам незнакомые плакаты. Альгарвейские, конечно — фортвежцам, вздумавшим налепить на изгородь хоть один, полагалась смертная казнь, а каунианам — вообще страшно подумать что. Но изображен на них был отчего-то не альгарвеец, а суровый, брылястый лик короля Плегмунда, предположительно величайшего из фортвежских правителей, а ниже — шеренги солдат, вооруженных мечами и луками и одетых по моде четырехсотлетней давности.
«ПЛЕГМУНД ГРОМИЛ УНКЕРЛАНТЦЕВ, — гласила надпись под рисунком. — МОЖЕШЬ ИХ ГРОМИТЬ И ТЫ! ВСТУПАЙТЕ В БРИГАДУ ПЛЕГМУНДА! ПОГИБЕЛЬ ВАРВАРАМ!» Еще ниже мелким шрифтом указан был адрес вербовочного пункта и предупреждение: «Кауниане в бригаду не принимаются».
Леофсиг фыркнул. Ему трудно было представить, чтобы какой-то каунианин пожелал вступить в бригаду под командованием тех самых людей, что намеревались втоптать в грязь все светловолосое племя. Собственно говоря, ему трудно было представить, чтобы какой-то фортвежец согласился воевать под альгарвейским знаменем. Ну кто бы в здравом уме пошел на такое? Разве что отпетый негодяй, чтобы скрыться от жандармов. Так пусть альгарвейцы попробуют вылепить солдат из таких вот новобранцев!
Из подворотни навстречу юноше шагнула каунианка одних с ним лет.
— Не хочешь переспать со мной? — спросила она, с трудом изображая похотливое томление. Штаны и блузка обтягивали ее тело так плотно, что казались нарисованными на коже.
Леофсиг покачал головой и уже хотел пройти мимо, когда к ужасу своему осознал, что они знакомы.
— Долдасаи! — выпалил он. — Мой отец вел для твоего бухгалтерию.
Юноша тут же пожалел, что не прикусил язык. Обоим было бы спокойней сделать вид, что незнакомы, и разойтись. Но уже поздно — девушка опустила голову, тоже, верно, пожалев, что Леофсиг не заткнулся вовремя.
— Ты видишь мой позор, — промолвила она; если она и вспомнила, как зовут молодого человека, то обращаться по имени не пожелала. — Ты видишь позор моего племени.
— Мне… очень жаль, — пробормотал Леофсиг. Это была правда — вот только проку от нее было немного.
— Знаешь, что самое страшное? — прошептала Долдасаи. — Самое страшное — что ты все равно можешь переспать со мной, если заплатишь. Мне нужны деньги. Моей семье нужно пропитание, а заработать его другим способом альгарвейцы нам не дозволяют.
В сизых ее глазах Леофсиг читал отчаянные посулы, обещания того, что юноше не довелось еще пережить, не довелось вообразить даже. И он не мог не чувствовать искушения и ненавидел себя за это. Покуда он продолжал надеяться, что Фельгильда позволит ему хотя бы запустить руку ей под платье — до сих пор Леофсигу это не удавалось — как может он не испытывать искушения выяснить, что же теряет?
Рука его сама потянулась к кошелю. Долдасаи издала странный смешок: не то от горького веселья, не то… от разочарования? Леофсиг сунул ей пару монет.
— Вот, держи, — выпалил он. — Жаль, не могу дать больше. Мне от тебя ничего не надо.
Это была не совсем правда, но так оно прозвучало понятней.
Девушка уставилась на мелкие сребреники, потом резко отвернулась.
— Будь ты проклят, — выдавила она. — Я думала, что уже разучилась плакать после всего, что пережила. Уходи, Леофсиг, — нет, она не забыла его имени, — и если смилостивятся силы горние, мы не свидимся больше.
Он отчаянно хотел помочь ей чем-то большим, нежели пара монет, но даже ради спасения жизни не придумал бы — чем. Оставалось только бесславно скрыться и не оборачиваться больше — чтобы не увидеть, как Долдасаи предлагает свое тело другому фортвежцу, готовому расстаться с несколькими сребрениками за пару минут удовольствия.
— Быстро ты сегодня вернулся, — заметила Эльфрида, отпирая дверь.
— Да…
Леофсигу не хотелось рассказывать матери, что он бежал от Долдасаи так же позорно, как фортвежская армия — от альгарвейцев.
— Ну да. — К его облегчению, мать не уловила фальши в голосе. — У тебя еще будет время ополоснуться, — это значило, что, несмотря на ливень, от него до сих пор несло потом, — и выпить глоток вина перед ужином. Конберга даже купила где-то мяса дл бобовой похлебки.
— Какое мясо? — подозрительно осведомился Леофсиг. — Кролик с крыши?
Эльфрида покачала головой.
— Мясник уверяет, будто баранина, но по-моему, козлятина, да такая старая — который час тушится, а все как подметка. Но лучше жесткое мясо, чем никакого.
Поспорить с этим Леофсиг не мог, но подумал про себя: сколько же месяцев не видывали мяса родные Долдасаи? Его семья переживала тяжелые времена. Ее семья пережила катастрофу. Юноша сдернул полотенке с вешалки и пошел к себе, чтобы ополоснуться из кувшина над тазиком — не баня, понятное дело, но тоже лучше, чем ничего.