Как только она вышла на улицу, как из-за угла показался виконт Вальню. Весело помахав ей рукой, виконт прибавил шагу. Краста отвернулась. Вальню тоже перешел на юбки.
— Что случилось? — поинтересовался виконт, изготовившись чмокнуть маркизу в щечку.
Краста резко отвернулась — не игриво, как могла бы, а с полной серьезностью.
— Что случилось? — эхом отозвалась она. — Я тебе скажу, что. Вот что!
Она ткнула пальцем в развевающуюся юбочку. На мужчине варварское одеяние даже более, чем на женщине, казалось признанием собственного поражения. Самодовольным признанием.
Вальню сделал вид, будто не понял.
— Мои колени? — Тонкое благородное его лицо озарилось недоброй улыбкой. — Дражайшая моя, вы имели случай наблюдать и другие части моего тела.
— Но не на улице, — проскрежетала Краста.
— И на улице тоже, — возразил Вальню. — В тот раз, когда вы соизволили вышвырнуть меня из коляски, мы были не просто на улице, а посреди нее, чтоб мне провалиться!
— Это… другое дело, — заявила Краста, хотя и не смогла бы объяснить, в чем заключена разница, и задала вопрос, который ей, собственно, и не давал покоя: — Как ты можешь носить эту гадость?
— Как могу носить? — Вальню, извесный приспособленец, приобнял ее за талию. — Милая моя, догадываетесь ли вы, что в нынешнем положении я вряд могу позволить себе не носить юбок. Защитная окраска, что поделаешь.
Раз-другой Краста, возможно, и слышала этот оборот, но о значении его даже не догадывалась.
— Какая-какая краска?
— Защитная, — повторил Вальню. — Знаешь, как у бабочек, что похожи на сухие листья, стоит им крылья сложить, и у жуков, прикидывающихся сучками, чтобы их не пожирали птицы. Если я буду походить на альгарвейца…
Он замолчал. Краста была не самой умной женщиной в Валмиере, но намек уловила.
— О, — пробормотала она. — Это все пустые сплетни. Я так думаю, что пустые. Лурканио говорит, что это все неправда. Иначе мы бы слышали о пропавших людях, верно?
— Если только люди начнут пропадать именно в Валмиере, — заметил Вальню.
— Мы бы и про Елгаву знали — или прознало бы елгаванское дворянство и подняло бы такой шум, что в Приекуле было бы слышно, — стояла на своем Краста.
Аргумент, конечно, принадлежал полковнику Лурканио, но Красту он поразил, и она его без зазрения совести присвоила.
Если Вальню и не был поражен, то, по крайней мере, призадумался.
— Возможно, — промолвил он наконец. — Возможно. Силы горние, как бы я хотел, чтобы так оно и оказалось! И все же, — свободной рукой он огладил складки килта, — лучше не рисковать понапрасну. Закон подобия, все такое. И разве мне не идет?
— Ты выглядишь просто нелепо. — Тактичной Краста пыталось выглядеть только при полковнике Лурканио. — Нелепо, как альгарвеец в штанах. Противоестественно.
— Ты просто великолепна. Но тебе я поведаю истинную правду. — Вальню наклонился к ней и прошептал в самое ухо, почти касаясь волос губами: — Под юбкой гуляют жуткие сквозняки…
Краста, невзирая на лучшие свои намерения, от неожиданности хихикнула.
— Так тебе и надо.
На сей раз она позволила Вальню поцеловать ее в щеку. Довольный виконт раскланялся. А вот Краста обнаружила, что витрины больше не радуют ее, и отправилась домой, раздраженная и мрачная.
— Валить! — рявкнул альгарвейский солдат на скверном ункерлантском. — Еще дровей!
— Вот тебе еще, — пробурчал Гаривальд, свалив груз к ногам рыжика.
Каждое полено, что сожгут альгарвейцы, было вынуто из крестьянской поленницы, но тех, кому хватало смелости жаловаться, расстреливали. Больше никто и не жаловался — при захватчиках, понятное дело.
Могло быть и хуже. В Зоссене задержалось на постой не больше отделения альгарвейских солдат. Крестьяне могли бы восстать, задавить врагов числом. В соседней деревне возмущенные жители так и поступили. Больше на том месте деревни не было. Альгарвейцы пригнали солдат, бегемотов, драконов — и сровняли ее с землей. Мужчин убили. Женщин… об этом Гаривальд старался не думать.
Приятель его, Дагульф, уронил свою вязанку под ноги часовому. Тот довольно кивнул и театрально вздрогнул. По-ункерлантски он едва мог связать два слова, но, как все рыжики, наделен был лицедейским даром.
— Холодно, — пожаловался он. — Очень холодно.
Гаривальд кивнул. Спорить с захватчиками — себе дороже. Дагульф тоже кивнул. Крестьяне переглянулись незаметно. Оба даже не улыбнулись, хотя Гаривальду серьезное выражение лица далось с трудом. Лужи едва подернулись ледком, да и тот к полудню растает верно. Если альгарвеец полагает, что это мороз, то он недавно в здешних краях.
— Не по погоде парень одет, — заметил Дагульф, когда они достаточно далеко отошли от альгарвейского поста.
— Не по погоде, — согласился Гаривальд. — Бедолага.
Теперь оба рассмеялись без опаски.
Гаривальд почесался. Его суконный кафтан доходил до лодыжек и был вдвое толще альгарвейского зимнего мундира. Под кафтаном крестьянин носил шерстяную рубаху, шерстяные же подштанники и гетры. Ему было вполне уютно. Когда наступит зима, сверху можно будет накинуть шинель и нахлобучить меховую шапку. Уютно не будет, но не замерзнешь.
— Меня эдакую юбчонку под страхом жезла не заставишь натянуть, — заметил Дагульф.
— Чтоб мне провалиться, коли ты не прав, — отозвался Гаривальд. — Как пурга заметет, так у тебя там отмерзнет все разом. — Он примолк задумчиво. — Пожалуй, сукиным детям это на пользу пошло бы, а?
— Угу. — Дагульф скривился. — Ох и блудливый же народец под Мезенцио ходит! Готовы завалить все, что шевелится, а что не шевелится, то потрясти вначале.
— Точно, — проговорил Гаривальд. — С тех пор, как они сюда заявились, что ни день, то позор. Бабы все твердят, что их, мол, заставили, мол, жезлами грозили, а глаза-то у многих довольные! Это их альгарвейские штучки портят — ручку там поцеловать, хвост распушить.