— Вино из золотых фиников Шамийи! — воскликнул он, и альгарвейский посол кивнул. Хадджадж отвесил поклон — одновременно и хозяину дома, и собственному бокалу. — Вы оказываете мне великую честь и наносите великий урон казне короля Мезенцио
Он отпил маленький глоток ароматной золотистой жидкости, едва сдерживаясь, чтобы не схватить Балястро за шкирку и силой не влить напиток в посольскую глотку. Хотя Балястро, даже расхвалив финиковое вино до небес, не поймет его прелести. Если человек привык с детства к виноградному вину, всех достоинств вина финикового ему уже не понять. А вот Хадджадж — понимал.
Не отрываясь от бокала, министр оглядывал собравшихся. На приеме было не так многолюдно, как до начала войны. Ункерлантского посла Ансовальда выставили через южную границу в тот же день, как война между его державой и Зувейзой возобновилась. Посольства Фортвега, Сибиу, Валмиеры и Елгавы стояли опустевшие. С Лагоашем и Куусамо Зувейза формально не вступила в войну, однако Альгарве воевало, и трудно было ожидать от Балястро, что он пригласит на бал врагов своей державы.
Оставались делегации самого Альгарве, Янины, Дьёндьёша, маленькой нейтральной Орты (вероятно, благодарившей силы горние за горы и болота, что позволяли ей сохранять нейтралитет) и, разумеется, Зувейзы: Хадджадж был далеко не единственным в банкетном зале темнокожим в костюме с чужого плеча.
Послом Янины в Зувейзе служил толстенький лысый человечек с самыми волосатыми ушами, какие только видывал Хадджадж. Звали его Искакис. Супруга, моложе посла почти вдвое, висела у него на руке; ее точеное личико носило выражение постоянного недовольства. Хадджадж знал — хотя не был уверен, что посольской супруге об этом тоже известно, — что Искакис предпочитает мальчиков. Выдать девушку столь прелестную за мужчину подобных вкусов казалось министру прискорбным расточительством, но тут уже Хадджадж ничего не мог поделать.
Искакис пытался поведать дьёндьёшскому послу, которому едва доставал до груди, о великих победах янинского войска в Ункерланте, но как он сам, так и рослый светлобородый житель дальнего запада владели альгарвейским прескверно. Впрочем, обитатели Дьёндьёша с другого конца Дерлавайского континента могли и не знать, что успехи, расписанные Искакисом, были столь же фантастичны, как формы перфекта, которыми пользовался янинец. Перед альгарвейцами янинский посол хвастаться не пробовал.
К Хадджаджу подошел Хорти, посол Дьёндьёша в Янине, высокий и статный, с посеребренной годами бородищей.
— Вы невеселы, я вижу, ваше превосходительство, — промолвил он на старокаунианском — единственном наречии, которым владели оба собеседника.
По губам министра скользнула усмешка при мысли о том, что звуки каунианской речи прозвучат в стенах альгарвейского посольства, но и эта мысль залегла в ожидании своей очереди.
— Слишком много я повидал подобных приемов, чтобы еще один порадовал меня, — ответил он. — Это вино прекрасно.
— А-а… Правда? Понимаю. Я не так много видел приемов, как вы, сударь, — почтенны ваши годы — но вполне довольно. — Хорти указал на бокал: — Вы так высоко цените сей напиток?
— О да, — не без насмешки на собою улыбнулся Хадджадж. — Но делается оно из плодов моей страны, — к досаде своей он обнаружил, что не знает, как по-старокауниански зовутся финики, — а не из винограда, и не всем по вкусу.
— Я испробую, — объявил Хорти таким тоном, словно Хадджадж усомнился в его мужестве. Дьёндьёшский посол отошел к стойке и вернулся с бокалом золотого вина из Шамийи.
— Пусть звезды даруют вам здоровья и долгих лет, — промолвил он, поднимая бокал. Сделав глоток, он задумался, потом отпил еще и наконец вынес вердикт: — Я бы не желал перейти исключительно на сей напиток, но для разнообразия — весьма недурно.
— Большинство зувейзин говорят то же самое о виноградных винах, — отозвался Хадджадж. — Что же до меня, то я скорей соглашусь с вами.
— Маркиз Балястро — добрый хозяин: всякому гостю предложит угощение по его вкусу. — Хорти склонился к уху Хадджаджа и понизил голос: — Если бы еще он предложил нам победу.
— Приглашения были разосланы заранее, — ответил Хаджжадж негромко. — Возможно, посол ожидал объявить о победе сегодня. И, правду сказать, Альгарве одержало немало побед над Ункерлантом — как и Дьёндьёш, не будем забывать, ваше превосходительство. — Он поклонился Хорти, не желая наносить оскорбление его державе.
— Наша война с Ункерлантом похожа на все наши войны с Ункерлантом, — откликнулся дьёндьёшский посол, поведя могучими плечами, — неторопливая, тяжелая, скучная. Какой еще она может быть на такой местности? — Он гулко хохотнул. — Зрите ли насмешку судеб, ваше превосходительство? Мы, жители Дьёндьёша, почитаем себя — и по справедливости — прирожденными воинами, однако звезды, поместив нас на крайнем западе Дерлавая, заставили ныне с трудом искать врага, достойного нашего пыла.
Хаджжадж поднял бровь.
— Не сочтите за оскорбление, но, на мой взгляд, это не самая большая проблема для державы.
— Я и не ожидал, что вы поймете. — Хорти отпил еще финикового вина. — Немногим за пределами владений экрекека Арпада дано понять. Альгарвейцы иногда бывают близки, но…
Он помотал лохматой головой.
— Полагаю, в данный момент они столкнулись с обратной проблемою, — отозвался Хадджадж. Теперь уже брови Хорти поползли вверх. — Не кажется ли вам, — пояснил министр, — что Альгарве ввязалось в войну превыше своего пыла, как бы велик он ни был? Поспешу добавить, что пыл наших союзников весьма велик.
— Не сочтите за оскорбление, — ответил Хорти, — но, на мой взгляд, вы ошибаетесь. Или же торопитесь с выводами. Войско короля Мезенцио продолжает продвигаться на запад.
— О да. — Министр исторг вздох более мрачный, чем самая холодная ночь Зувейзы. — Однако благодаря ли своему пылу продвигаются они или же благодаря иным средствам? Подумайте, на каком наречии ведем мы беседу, ваше превосходительство. Насмешка судьбы, сказали вы. Не зрите ли ее и ныне?