Вскоре она вновь раздвинула ноги и прижалась к нему, принимая его.
– Быстрее! – прошелестел в темноте спальни ее шепот.
В этот раз, достигнув пика наслаждения, она закричала, как от сильной боли. А в следующий миг зарычал Скарню. И вновь Меркеля плакала, правда, совсем недолго. Вскоре ее дыхание стало ровным и глубоким – она заснула, так и не надев легкой рубашечки и панталончиков, в которых обычно спала.
Скарню быстро оделся: хоть Меркеля и пускала его в свою постель, чтобы разделить с ним ночь любви, она никогда не позволяла ему спать рядом в полном смысле этого слова. Он сбежал по лестнице и вышел из дома, притворив за собой дверь. Он уже так привык спать на соломе в сарае, что любой матрас показался бы ему жестким.
– Доброй ночи, вашбродь, – тихонько поприветствовал его Рауну. Судя по шороху сухих стеблей, он приподнялся и сел.
– А, да, доброй ночи, сержант, – смущенно отозвался Скарню.
Старый сержант, ветеран Шестилетней войны, здорово помог ему, еще когда Скарню благодаря своему титулу получил под командование отряд и сражался в армии Валмиеры против Альгарве. А когда война была проиграна и армия перестала существовать, они решили держаться друг друга. Но сейчас Рауну лучше не знать, откуда пришел его прежний командир и чем он там занимался.
– Извини, я не хотел тебя будить.
– Вы и не разбудили. Я все одно не спал.
Скарню попытался сквозь сумрак разглядеть лицо сержанта, но в сарае было еще темнее, чем в спальне Меркели, и он видел только расплывчатое пятно. Рауну еще помолчал и наконец спросил:
– Вашбродь, вы полностью уверены в том, что знаете, что творите?
– Уверен? – Скарню потряс головой. – Нет, конечно же, нет! Только полные идиоты абсолютно уверены в том, что делают. Но как раз в этом-то они чаще всего и ошибаются.
Рауну хмыкнул, и Скарню не сразу сообразил, что означает этот смешок.
– Что ж, вашбродь, крепко вы приложили. Но если бы она состроила глазки мне, не думаю, что я бы оскоромился.
Скарню громко зевнул, давая понять, что не желает говорить на эту тему, и принялся стаскивать сапоги. Остальное он снимать не стал – привык уже спать в одежде, чтобы солома не кололась. Может, его зевок получился немножко демонстративным, но так даже лучше – быстрее закончится неприятный разговор.
Здесь, на этой ферме, в сарае, они – сержант и капитан, простой солдат и аристократ – стали почти равными. В подчиненной жесткой дисциплине и субординации армии это было невозможно. И здесь Рауну мог себе позволить поспорить с бывшим начальством.
– А вы, вашбродь, знали, что Гедомину, до того как его спалили рыжики, все ж успел углядеть, что она на вас глаз положила?
Отмолчаться не получилось.
– Нет, я не знал, – медленно ответил Скарню. – И до его казни между нами ничего не было.
И это было правдой. Но он и сам не знал, как долго подобная правда еще продержалась бы, останься Гедомину жив. Ведь он же все же заглядывался на Меркелю: его потянуло к ней с того самого момента, как он впервые увидел ее.
А может быть, она потому и оплакивала так самозабвенно в объятиях любовника своего супруга, что не могла себя простить за то, что строила глазки чужому мужчине при живом-то муже. Но вряд ли она когда-нибудь ему в этом признается. А спросить ее об этом было выше его сил.
Но Рауну продолжал гнуть свою линию:
– А он вот углядел. Он мне как-то раз сказал: «Одна беда не ходит – за собою семь водит». Так он жизнь понимал. Он-то был уверен, что Альгарве после двинет на Ункерлант. Как захватят Фортвег, Сибиу, да нас с Елгавой в придачу, так сразу Ункерлант на очереди.
Но Скарню мало интересовали политические воззрения Гедомину. Он зевнул еще раз – еще громче и еще демонстративнее и растянулся на соломе, приятно спружинившей под телом, нащупал в темноте одеяло, завернулся в него и закрыл глаза.
– Я полагаю, вашбродь, что все обернется наилучшим образом. Вот и все, что я хотел сказать, – торопливо добавил Рауну, давая понять, что больше вопросов командиру он задавать не станет.
Но тут уже Скарню не смог промолчать:
– Это каким же образом обернется, сержант? Наши войска через неделю займут Трапани, а Гедомину соберет отличный урожай? Так, что ли? Или ты что другое имеешь в виду?
– К тому-то я и веду. Только о том и мечтаю, чтобы мы альгарвейскую столицу захватили. А остальное приложится. – Рауну тоже улегся, шурша соломой, и добавил напоследок: – Спокойной вам ночи, вашбродь, до завтра.