И они опасались не зря. Засада обрушилась на них внезапно. Впереди показалась засека. Солдаты Мезенцио едва сдержали скакунов, как из подлеска открыли огонь ункерлантские партизаны. Один за другим вылетали из седел альгарвейцы. Один поднял жезл, чтобы срезать Гаривальда лучом, – и сам повалился, зажимая пробитый живот.
Падали и единороги, жалобно визжа от непонятной им муки. Гаривальду оставалось только сидеть смирно. Если кто-нибудь пристрелит его скакуна, упавший единорог раздавит седока своей тушей.
Вскоре партизаны выбрались на дорогу, чтобы добить двоих еще стонущих рыжиков. Один подошел к Гаривальду:
– Ты кто такой? Куда эти сучьи дети тебя тащили?
– На плаху тащили, вот куда, – ответил тот. – Я Гаривальд, миннезингер.
Он не знал, слышали ли о нем в здешних лесах, но судя по тому, как у партизана глаза вылезли на лоб, – слышали.
– Гаривальд-миннезингер в моем отряде?! – воскликнул он. – Вот удача привалила! Я, Мундерик, освободил тебя! – Он ударил себя в грудь и вытащил нож. – Теперь ты мой человек.
Заброшенный в неведомые края, чудом спасшийся от неминуемой смерти, Гаривальд восторженно кивнул. Он уже не был крестьянином и пленником тоже не был. Нож Мундерика рассек его путы, и сочинитель с радостью вступил в ряды ункерлантских партизан.