— В котором часу вас пытались сбросить с лестницы? — В вопросе Дины был привкус недоверия.
— Не пытались, а сбросили. Я отвез вас домой и приехал на студию, чтобы докончить кое-какие дела. Выйдя из кабинета, я увидел, что лампочка в верхнем холле не горит. Я стал спускаться вниз, и кто-то стукнул меня сзади. Я катился до самых дверей.
— Вы говорите правду, Пит? — Она глядела на него очень серьезно.
— Клянусь всем самым святым, чего не так уж много в этом городе! Если вас интересует клиническая сторона дела, я покажу вам синяки на том месте, которым я ударился об острый край порога. О, вовсе не там, где вы думаете! На плечах.
— Я ничего не думаю.
— Ах, простите, я забыл, что вам вовсе не надо думать! Вы родились с готовыми ответами на все вопросы.
Наступило долгое молчание.
— Признайтесь, ведь все же трудно поверить, что кто-то на самом деле пытался вас убить.
— А почему в это так уж трудно поверить? Убить человека — лучший способ заставить его замолчать. Он почти всегда действует безотказно.
Снова долгое молчание.
— Наверное, вы на меня очень сердитесь, да? Думаете, что мне безразлично.
— Мне наплевать, безразлично вам или нет, — сказал Пит, — я считаю вас черствой, дерзкой, легкомысленной девчонкой. Вам ведь не терпелось уйти, так что же вы стоите?
Она укоризненно взглянула на него и направилась к двери, но остановилась.
— Обещайте мне никогда не задерживаться здесь допоздна.
— Если и задержусь, то подготовлюсь к этому получше. Уж это я обещаю.
Он ничего под этим не подразумевал и через минуту уже все забыл, но по дороге в гараж мысли снова вернулись к сказанному. Возле гаража, будто бы в изнеможении прислонившись к нему, прилепился магазинчик, где продавались подержанные вещи. За пыльным, обсиженным мухами стеклом среди множества видавших виды музыкальных инструментов, старых, потрепанных спорттоваров и поржавевших ружей лежал 38-калиберный револьвер Энфилда. Пит остановился взглянуть на него, потом вошел в магазин.
Казалось, здесь вообще никого не было, но вдруг из смежной комнаты стремительно выскочил маленький, похожий на гнома человек. У него было сморщенное, высохшее лицо цвета старой кожи, а из ушей торчали пучки седых волос.
— Да? — сказал он, подойдя к прилавку.
— Мне бы хотелось взглянуть на револьвер «энфилд», тот, что в витрине, — обратился к нему Пит.
У человечка были добродушные водянисто-синие глазки. Сейчас они враждебно сверлили Пита.
— Откуда вы знаете, что это «энфилд»?
— Я знаком с этим оружием. Это десантный образец. Хороший револьвер. Их теперь не выпускают. Откуда он у вас?
Щелеобразный рот человечка искривился в улыбке, которая обнажила его бесцветные неровные зубы.
— Верно, черт возьми! Это и в самом деле хороший револьвер. Года три-четыре назад я купил его у одного парня. С тех пор все время торчит в витрине. Вы первый определили образец. Я вам сейчас его достану.
Он заковылял к витрине и вернулся с «энфилдом». Револьвер удобно лежал в руке. Пит проверил механизмы: все действовало безотказно.
— Э! А я ведь узнал вас по голосу! — воскликнул человечек. — Вы Пит Маркотт?
— Да.
— Держу пари, револьвер вам понадобится, чтобы поймать убийцу! — Человечек раскудахтался от смеха. — Не обижайтесь, не обижайтесь! Дело в том, что мне нравятся ваши передачи. Я хочу сказать, мне нравится, что вы надавали по шее таким, как старик Флемминг, следователь. Я сроду не слыхивал по радио ничего подобного. Почему вы их прекратили?
— Ну, так сказать, из-за отсутствия материала.
— Вам надо было заглянуть ко мне. Я предложил бы вам гору материала. Уж я-то могу кое-что порассказать об этих жирных ослах. Возьмем для примера дока Лэнга. Фальшив, как бриллиант. И эти его кудри, и вылупленные телячьи глаза, и вкрадчивые манеры, словно у постели больного. И ведь верно, дьявол его забери! Он в постели-то больше всего и отличается. Или тот, другой, о котором вы говорили, — Элик Тарстон, окружной прокурор. Вот уж вонючка! Его не скоро позабудут, так он провонял весь суд.
Удивленный и слегка заинтригованный, Пит спросил: