Надо было отдать должное Матвееву и, в первую очередь, регенту церковного хора из его храма — голос у Серёги был неплохо поставлен. Это было заметно по тому, с каким вниманием слушали его половцы. Некоторые с любопытством даже стали подходить от других юрт. И суровые часовые остановились, чтобы послушать пение. Конечно, из них практически никто не понимал слов, но кочевников, по видимому, впечатлил стиль исполнения, так близкий их родным долгим степным напевам, а также спокойный и уверенный бас Сергея. Когда он допел песню, на несколько мгновений воцарилась тишина, а потом все вразнобой стали одобрительно кивать и поднимать руки вверх.
Было заметно, что хан тоже остался впечатлен. Все время пения он стоял в задумчивости, поглаживая свою черную бороду, а потом сказал практически по-русски:
— Ишчо!
На этот раз Серёгу спасла группа «Любэ» и их хит «Выйду ночью в поле с конем». Песня исполнялась а капелло, что также было не только на руку Матвееву, но и еще для его голосовых связок. Когда он пел, то обратил внимание, что круг его слушателей еще увеличился. По их лицам было заметно, что даже простым степнякам периодически надо приобщаться к искусству.
Кстати, о лицах… Думая о половцах, Матвеев ожидал увидеть узкоглазых черноволосых монголоидов. Но лица, смотревшие на него, были больше загорелые с желтизной, но явно не такие желтые, как у корейцев, которые учились на одном курсе с Серегой. Глаза практически у всех были тоже карие, а не черные. Разрезом глаз они также не отличались от Сергея. И волосы на головах у тех половцев, что стояли без шапок, были скорее темные или темно-рыжие. Лишь некоторые из степняков обладали черными, как мазут, волосами. У большинства своих слушателей Сергей заметил похожую прическу — лоб и макушка были начисто выбриты, а волосы на затылке, наоборот, оставались длинными и были собраны в две или три туго заплетенных косы. Видимо, такова была местная мода кочевников. Или у них был один парикмахер на всех. В общем, перед ним были типичные южные европейцы. Если бы они встретились в нашем времени и были одеты в джинсы и футболки, то их бы можно было запросто принять за каких-нибудь туристов из Венгрии или Хорватии.
Хан Сакзь внимательно слушал, а потом улыбнулся Сергею и подозвал к себе Ченегрепу. Через минуту тот перевел:
— Нашему хану нравится, как ты поешь. Остаешься у нас. Будешь хорошо петь — будешь жить. Не вздумай убегать. Сейчас тебе дадут одежду и накормят. Еще будешь учить хана языку русичей — он хочет знать, как говорить с нашими врагами.
Серёга послушал старика и кивнул. Хан что-то громко сказал половцам, те рассмеялись и стали расходиться, кто к своим юртам, а кто и к казану с горячей едой. Ченегрепа позвал Матвеева за собой. Он поднял неработающий телефон, вернул его в свой карман и пошел вслед за стариком. Охранявшие его воины пошли рядом на некотором отдалении.
Перейдя поляну, они дошли до одной из юрт, где Сергею дали не первой свежести, но относительно чистую половецкую одежду. Она состояла из застиранной холстяной рубахи, коричневого кафтана с длинными рукавами, больше похожего на банный халат, синих штанов и ношенных сапогов с загнутыми вверх носками. Отдельного упоминания были достойны штаны. Они представляли собой не привычные нам сшитые сверху брюки, а скорее были похожи на длинные чулки до паха, фиксирующиеся к бедрам веревочками. Что-что, а это точно было в диковинку для Матвеева. Что ж и здесь тоже был свой «секонд-хенд», а на лучшее пока рассчитывать не приходилось. Сергей оделся, запахнул кафтан на правую сторону и увидел недоуменный и укоризненный взгляд своих конвоиров. Тогда он переменил расположение пол кафтана, подпоясался, как смог, и осмотрел себя со стороны. В принципе, ночью в безлюдном неосвещенном переулке спьяну его можно было принять за половца. Было необычно и немного дискомфортно, но всё же лучше, чем ходить в одних шортах среди множества одетых людей. Тело парня только теперь стало отогреваться после ночной прохлады.
После одевания конвоиры повели его к общему казану, где Сергею выдали щербатую деревянную миску, в которую насыпали горячего проса с мясом, некоего древнего подобия плова. В нос парню приятно ударил запах жареного мяса, а его руки согревались от теплой миски. Потом один из половцев подал ему глиняную чашку, в которую налил какую-то белую жидкость.
— Кумыс. Пить, — сказал рослый бородатый кочевник.
Серёга машинально чуть не спросил: «Пастеризованный?», но вспомнил, где он находится, и только учтиво поклонился половцу и поблагодарил его.