— Приходите сегодня, поет Падилла, «Дон Жуан» Моцарта. Падилла — какое обаяние! А ему уже шестьдесят лет.
Врубель и Мамонтов сразу заговорили по-итальянски, вспоминая Италию. Савва Иванович восхищался:
— А вот, знаете, — сказал он, — Васнецов и Костенька, — он показал на меня, — заставили меня полюбить и русскую оперу. Началось со «Снегурочки» Римского-Корсакова. Я сознаюсь: раньше не понимал русской оперы.
За завтраком все время говорили про Италию, о театре — какие оперы ставить. Врубель предлагал «Орфея» Глюка.
После завтрака мы пошли в большую прекрасную мастерскую Саввы Ивановича, которая была в его доме на Садовой.
— Вот вам мастерская, — сказал Савва Иванович Врубелю, — работайте здесь. Вот он не хочет, — показал Савва Иванович на меня, — редко здесь работает. У него и у Антона (так прозван был Серов) там где-то своя нора…
Савва Иванович отдернул тяжелый полог, где в нише стояла статуя Антокольского «Христос»[9], и вопросительно посмотрел на Врубеля.
Врубель как-то равнодушно сказал:
— Это в натуральный рост человека, видно, руки сформованы с натурщика. Как-то неприятно смотреть, это не скульптура…
Савва Иванович удивленно взглянул на меня и спросил Врубеля:
— Вам не нравится?
— Нет, — ответил Врубель. — Это что-то другое — не скульптура, не искусство.
Савва Иванович еще больше удивился и сказал:
— А всем нравится.
— Вот и плохо, — заметил Врубель, — что всем…
К Савве Ивановичу кто-то приехал по делу. Расставаясь с нами, он сказал Врубелю:
— Вы приезжайте ко мне всегда, берите мастерскую и работайте. Мне говорил Прахов — ваши работы в Киеве, в Кирилловском соборе, — прекрасны.
Дорогой Врубель сказал мне:
— Я буду писать в мастерской у него большой холст. Я буду писать Демона.
На другой день Врубель перевез свои холсты к Савве Ивановичу.
Вечером, когда я писал декорации для оперы в мастерской на Пречистенке, ко мне в мастерскую пришел сторож из театра Частной оперы Мамонтова и сказал:
— Савва Иванович приказали вам, чтобы сичас в киатр приехали к ему…
Я оделся и поехал со сторожем на извозчике в Газетный переулок, где была Частная опера Мамонтова.
Войдя за кулисы сцены, услышал дивный голос итальянского тенора Децорни[10]: шел «Трубадур».
Увидав меня, Савва Иванович взял меня под руку и повел в ложу на сцене.
— Послушайте, что же это такое? — глаза Саввы Ивановича улыбались. — Что же это, Врубель — это же черт знает что такое. Вы видели его картины, которые он привез сегодня ко мне в мастерскую?.. Видели?
— Видел, — говорю.
— Что же это такое?.. Ужас! Я ничего подобного не видал никогда. И представьте, я ему говорю: «Я не понимаю, что за живопись и живопись ли это». А он мне: «Как, — говорит, — я рад. Если бы вы понимали и вам бы нравилось, мне было бы очень тяжело…» Подумайте, что же это такое?.. В это время ко мне приехал городской голова Рукавишников. Вошел в мастерскую, тоже увидел эти картины и говорит мне: «Что это такое у вас?.. Что за странные картины, жуть берет… Я, — говорит, — знаете ли, даже, признаться, забыл, зачем к вам приехал…» Подумайте!.. Я ему говорю: «Это так — проба красок, еще не кончено…»
Я не мог удержаться и рассмеялся. У Саввы Ивановича глаза тоже смеялись.
— Что же, Костенька, вы смеетесь? Странный, странный человек. Знаю: он очень образован, кончил два факультета в Петербурге с золотыми медалями, а вот, к слову, — не говорите только, — он спросил у меня пятьсот рублей, — на расходы…
— Ну и что же? — сказал я и опять рассмеялся. — Деньги он отдаст. Врубель — человек благородный и большой художник. И вы, Савва Иванович, будете скоро так же говорить.
Савва Иванович серьезно посмотрел мне в глаза и сказал:
— Вот что. Вы поезжайте, найдите Врубеля и тащите его в театр, мы поедем после ужинать. Надо достать Антона. Поедут и итальянцы, Бевиньяни, Падилла, Дюран, Салина. А Врубель говорит по-итальянски, как итальянец…
В ресторане «Эрмитаж» Мамонтов предложил Врубелю пригласить и его знакомых из цирка. Врубель задумался, сказав, что они могут не поехать.
— Я попрошу Децорни поехать со мной. Кстати, его фамилия такая же, как и моих друзей.
Оказалось, правда, что приятели Врубеля были дальние родственники певца. Вскоре открылась дверь, и вошла наездница цирка, ее муж, Врубель и Децорни. Наездница была обычно одета, очень пестро. Сев за стол, итальянцы весело разговорились.
9
10