Первый снег
Весь день с утра по небу неслись свинцовые мрачные тучи. Потемнел сад. На реке холодная, злая зыбь. Грустны сжатые поля. Тоскливо дымит труба в лачуге рыбака. Осень. Грязная дорога заворачивает к мосту. Все как-то стало угрюмо и бедно. Лодка моя сиротливо лежит на берегу. Уж наступают сумерки. Иду домой. На сарае каркает ворона.
Дом мой показался мне мрачным. Вхожу в крыльцо. Терраса серая, мокрая. Болтаются веревочки, на которых летом рос пышно дикий виноград. Такая тоска!
Вхожу. Темно. На тахте спит приятель Юрий. Лицо круглое, скучное. Зажигаю лампу. Юрий просыпается, вздыхает:
— Пришел?
— А где же все? — спрашиваю его. — Не приходили с охоты?
— Нет. Кажется, нет: я все время спал… Никогда в Москве так не дрыхнул, как у тебя в деревне. А ты что же, поймал что-нибудь?
— Нет, я ничего и не ловил. Ходил к Макарову, в Никольское, принес меду.
— Ну, мед — ерунда: это не еда! Вы что-то ничего не делаете: ни рыбы не ловите, ни дичи. Застрелили бы зайца.
— Погода, холод, — говорю я. — Все куда-то попряталось.
Юрий Сергеевич сел на тахте. Кряхтя, стал надевать валенки.
— Скверная история… Ноги пухнут. Валенки не лезут. Отчего бы это?
— От вина, — говорю я.
— Ну, это — ерунда… Что же я пью? Вчера пустяки выпил, сегодня — ни капли, а вот не лезут никак!
— Ты чьи же валенки-то надеваешь? Вот у камина, посмотри, сушатся-то чьи?
— Да, верно, — радуется Юрий. — Мои.
И он в носках идет к камину, берет свои валенки и надевает.
— Вот! А говоришь: вино! Ты посмотрел бы, как Сафонов пьет. Кротков, Лихачев, Варгин? А как пил Мусоргский? Верно — я толст? Это у нас в роду… Смотри, смотри, — вдруг закричал он. — Снег-то какой валит!..
Я посмотрел в окно: в сумеречной синеве его кружились хлопья снега.
Я надел пальто и вышел на террасу. На сумрачный сад падал частый снег. И пахло чудной свежестью зимы.
Снег уже покрыл пятнами седые ели, крышу беседки. Что-то родное, свое, бодрое и радостное входило в сердце; снег, зима…
За поворотом дома показались мои приятели-охотники. Увидав меня, закричали, показывая глухаря: «Каков Вася?»
Как красив был огромный глухарь на фоне падающего снега!..
— Знаете, — сказал, подходя, Василий Сергеевич, — Колька спугнул.
— Да, брат, я, — торжествующе подтвердил Николай Васильевич.
— Собачье чутье у Кольки! — засмеялся приятель Вася.
— То есть как это «собачье чутье»? — обиделся Коля. — У меня, брат, ноги озябли. Ужас как!.. Я, брат, в штиблетах. Дай, думаю, пробегусь. Побежал, а из куста как затрещит. Вася — «бац-бац!». Я даже присел. Понимаешь ли? Вижу: дробь летит, прямо около.
— Ах так? Ты даже дробь видел, как летит? Замечательная личность! — сказал Юрий.
— И очень просто, — не сдавался Коля.
В доме из ягдташа Павел вынимал дроздов: «Раз, два, три, четыре, пять…» — и пару вальдшнепов.
— Каково? — радовался Юрий. — Молодцы!
— Вот, один, — сказал Герасим, кладя рябчика на стол. — Не идут: погода… Весь лес просвистал. Один, сердяга, отозвался.
Василий Сергеевич взвешивал глухаря на безмене, в кухне, и серьезно сказал:
— Двадцать два фунта…
— Довольно, — рассердился Сучков. — Врешь.
— Нет, не вру, — горячился приятель Вася. — Посмотри безмен.
Все пошли вновь взвешивать глухаря. Оказалось — безмен испорчен. Ленька вколачивал им кол на реке — привязывать лодку. Отправили сторожа-дедушку взвешивать глухаря к рыбаку Константину. Вышло 30 фунтов.
— Вздор! — вконец рассердился Павел Сучков.
Чтобы не забыть, Василий Сергеевич записал в «охотничий календарь»: «12 октября 1909 года взял из-под Николая к вечеру, в Феклином бору, на просеке, у межевой ямы, глухаря — весом 30 фунтов».
Приятель Вася торжествовал за обедом. Говорил:
— Завтра утром мы с тобой, Николай, опять пойдем, по пороше. Я из-под тебя зайцев набью.
— Ну нет, брат!.. Снег. Я тебе что ж, собака, что ль? Нет, дудки!
Охотник Герасим Дементьевич смеялся, закрыв глаза.
— Вот ведь бывает, — говорил он. — Ведь там собака Патрон был. Я видел, как он вел. Признаться, думал: по косачу. Ан вон что… Верно: глухарина — велик.
— Я его в Москву возьму. Пускай Мишка Клинов посмотрит…
— Ну, положим! Не будь меня — не видать тебе глухаря как ушей своих, — сказал медленно и серьезно Коля Курин.
— За Николая надо выпить, — предложил Юрий Сергеевич, — он охотничьей породы…
— Как это «охотничьей породы»? Я, брат, дворянин…