— Бросьте эти дурацкие шутки! — сердился Павел Александрович. — Надо завтра чуть свет, по пороше. Смотрите: все снег идет, — показал он на окно.
— Не забыть Кольку по лосиному следу пустить, — сказал приятель Вася.
— Это правильно, — подтвердил Юрий Сергеевич. — Выпьем за Колю!
— «Пустить»… как глупо, — сказал Коля обиженно.
— Лось днем в чепуре[52], в болоте держится. Не подойдешь. Ходу нет: потонешь, — говорил охотник Герасим. — А ночью — не видать: может, он вот тута, около, ходит. Утром видно: след даст. И волчий след увидать можно утром. А найди-ка его!.. И рысь у кручи, на Поповке, след даст. Я завтра покажу. А днем прячется…
Жареные дрозды, вальдшнепы были хороши. Принесла тетушка Афросинья. Говорила: «Не жарила рябца: полежать надоть!..»
— Присядьте, тетенька Афросинья, — попросили мы.
Налили ей рюмочку рябиновой. Она выпила и закусила маринованным грибком. Сказала:
— С охотой вас, господа; хорош тетерь — глухарь! У, велик! Василию-то Сергеевичу посчастливилось стрельнуть. Герасима Дементьича обстрелял.
— Я его увидал, да на него спугнул, — сказал Коля. — А то бы…
— Ишь ты! Вот что! Какой молодец! А заяц-то наш, ручной… Вот снегу рад, вот у крыльца кувыркается. Пляшет. Снег-то ест. Ныне утром рано, — разговорилась Афросинья, — я на реке белье полоскала, а на том берегу Прохор ходит. Пьяней вина!.. Кричит мне: «Иде мост? Моста нету!..» — «Э-ка, ты, — говорю ему. — Мост-то — ниже, эвона!..» — «Да нету его! — кричит. — Господи, и чево делатца». — «Где, — спрашиваю, — ты в таку рань набрался?» — «Под арестом был, — говорит. — У лесничего, за порубь. Двенашину[53] спер. Так вот, с им, по случаю вдовства, дернули. Мы с им — одногодки, вдовы… Жен вспоминали, упокойниц. Оба… Вспомнили, поплакали… Оба, по такому случаю… Без жен тоже повоешь… Авдотья моя была работяга. Раз меня кнутом попотчевала…» — «За вино, знать». — «Да, за это самое… Дрался… А когда померла, не с кем стало и поругаться. Вот, зима на носу. Сиди один, пей чай. Дело-то какое… И моста не найду…»
— Женился бы опять, — сказал Юрий Сергеевич.
— «Женился»… А кто пойдет? У его трое детёв. Да бедность. Кому надо? Дети-то у чужих кормятся. У его и коровы нет. Доить некому. Тоже жисть вдовья — лихо дело. Вот мы дивуемся на вас в деревне: вы по охоте балуете, а никады при вас жен не видно… Вот только Василь Сергеич привозил, по лету, Ольгу Ликсандровну. Эх, и хороша!.. Ласкова. У нас ее все бабы полюбили.
— Не беру, — перебил серьезно Афросинью приятель Вася. — Еще подстрелят ненароком друзья.
— Жены охоту терпеть не могут, — сказал я.
— Да и верно: не женская часть.
— Моя жена — медвежатница: медведя убила, — сказал Павел Сучков. — А тут медведей нет. Ну, и не едет…
— Ишь ты! — удивилась Афросинья. — Неужта ведмедя?.. страсть какую! Вот бы поглядеть на ее.
— Верно, — говорим мы, — восемнадцать пудов медведь.
— Ишь ты! — повторила Афросинья. — Вот так барыня!
Когда Афросинья ушла, мы оделись и вышли посмотреть зиму.
Сверху, из небесной тьмы, падал хлопьями снег на побелевшую пустыню. Вдали мелькал огонек, в избе деревни. И среди тишины и тьмы кто-то кричит:
— Кто тут? Я иль нет? Пил, исенат![54] Не твое пил. Черта лысого, исенат!.. Я иль нет мешок дал? А говоришь: пьян… Ты подносил, исенат! Рупь тридцать… кто дал? Я дал. А грит: пьян… Не твое пил.
— Что ты выпил? На пятачок, на рупь показываешь. Знаем тебя… Татарина убил…
— Караул! — закричал кто-то.
И потом — тишина, все смолкло.
Коля Курин подошел ко мне и кротко сказал:
— Мне, брат, за воротник снегу насыпало, прямо ужас! Ноги озябли.
— Ну что ж, — ответил я. — Пойдемте домой!
Хорошо было прийти в теплый дом. Какой контраст с ночной метелью. Горит камин. Чай. Коля сидит у камина: греет ноги.
— Вот, — говорит Коля, — плохо в такую ночь тому, кому пойти некуда! Да, брат… Это у нас — не Палестина. Там всегда лето, тепло. Взял камень, положил под голову и спи. Проснулся, на дереве гранаты висят, акриды, дикий мед. Ешь, брат! Все задаром.
— В пещерах — девушки голые женихов ждут, — сказал Юрий.
— Откуда? Вот всегда, Юрий… Почему в пещерах девушки… И к чему это? Ерунда!?
— Позволь — жара. Они и лезут в пещеры — прохладиться, женихов ждут.
— Как глупо! — сказал Коля.
— Это… из Библии.
— Ты читал в Библии? — спросил Василий Сергеевич. — В Палестине Иаков спал эдак, камень под голову подложил. Пришел лев да его и сожрал.
— Нет, что-то не помню. В Библии этого нет.