Она поднялась, похлопотала над кроватью, поправила волосы перед зеркалом, подняла свою большую корзину, стоявшую у порога и, помахав детям пальчиками, вышла за дверь. Тэя сразу накинулась на Миньку:
— Ты зачем налопался так, что дальше идти не можешь? Зачем ей все рассказал? Забыл, где находишься?
— Да она хорошая тетка, — слабо отбивался Минька сквозь зевоту. — И голодать я не привык. Давай правда поваляемся немного, а? Подождем, пока она отойдет от дома подальше, и ускользнем, ага? — Он почти не видел Тэю: глаза закрывались сами собой.
— С тобой ускользнешь…
Тэя помогла ему добраться до кровати, потому что он заснул прежде, чем дошел до нее.
Спал Минька мертво. Первое, что он увидел, проснувшись, была Тэя. Она свернулась калачиком у него в ногах и тихо посапывала. Вторым делом он заметил, что на улице потемнело: то ли кто-то решил себе ночь устроить, то ли гроза собиралась.
Минька встал, чтобы подойти к столу, где оставались остатки их обеда, но споткнулся о завернувшийся уголок ковра и упал. Поднявшись и желая поправить ковер, он нагнулся. Пальцы нащупали широкую щель в полу. После недолгого исследования Минька понял, что это люк. Недолго думая, а точнее, не думая вообще, Минька отодвинул ковер и открыл ход в подпол. Там не было темно. Мальчик увидел лестницу из струганных досок и по ней спустился.
Внизу оказался хорошо обустроенный подвал. Но сделан он был вовсе не под хранение картошки. По всем четырем его стенам от пола до потолка стояли многодверные шкафы, а посредине — приземистый стол с непонятным оборудованием из стекла, пластика и металла. Везде чистота и симметрия.
Потратив некоторое время на изучение обстановки, Минька решительно направился к шкафам. Тонкие дверки легко открылись. Внутри на полках стояли стеклянные сосуды разных форм. В каждом залитое прозрачной жидкостью, помещалось нечто, отдаленно напоминающее цветок: у него был толстый удлиненный ствол, от которого, изгибаясь, шли четыре отростка; на месте цветка находился бутон с двумя яркими круглыми пятнами — синими, голубыми, зелеными, черными. Из-за полумрака Минька не мог рассмотреть подробнее. Он осторожно достал один сосуд и поднес его к глазам.
— А-а-а-а!
Взвыв от ужаса, Минька вылетел из подвала и кинулся к Тэе. Девочка сидела на кровати и терла лицо руками.
— Там… там… уходим отсюда! — орал Минька.
Тэя спрыгнула на пол. Минька схватил ее за руку и бегом потащил к двери.
— Выспались? — появляясь на пороге, спросила ласковая Аманда. — Ишь, какие сразу шустрые стали. Сюда еле доползли… — Она увидела открытый люк и сразу изменила тон. — Кто лазил в мой погреб? А, это ты, мальчик с Земли! Любопытство всегда было главным человеческим пороком. Но почему ты такой испуганный? Что ты увидел? Это всего лишь коллекция цветов!
— Это люди! — завопил Минька, отступая вглубь комнаты. — Там вместо цветов засушенные головы!
— Верно, — спокойно согласилась ведьма. — Но ведь они похожи на цветы. Я очень долго изобретала этот способ высушивания человеческого тела, чтобы придать ему максимальное сходство с растением. У каждого свои причуды, — словно извиняясь, объяснила она.
— Вы не посмеете нас тронуть, — сказала Тэя, доставая из кармана амулет Мириуса и выставляя его перед собой.
Ведьма прищурилась, разглядывая вещицу.
— Оставь, девочка, эту побрякушку для глиняных остолопов, — рассмеялась она затем. — Вы станете украшением моей коллекции!
Она вынула из корзины сухонький прутик, дунула на него, и тот в мгновение превратился в сучковатый посох, острый конец которого был направлен на детей и зелено фосфоресцировал. Как выстрел прозвучало слово колдуньи — и Минька с Тэей были обездвижены. Они застыли двумя деревянными куклами в испуганных позах и могли только хлопать глазами.
Аманда не спеша прошла к столу. Тихо бормоча себе под нос, она выкладывала из корзины какие-то корешки, камни, ветки.
— Наконец-то, наконец-то, — напевала она. — Столько лет не заниматься любимым делом! Подлый колдун, нарушил наш договор, никого сюда не пускает! А кого пускает, того перехватывают глиняные чучела! Какое счастье, что в нашем мире есть непослушные и удачливые дети! Какое несчастье, что я должна повиноваться негодяю! Но уж этих-то ему у меня не отнять!