— Где мы?
— Домик в Яманаси.
— Транжиришь школьные денежки? — хитро щурюсь я.
— Это из фонда «На убийство Сукуны», — парирует Годжо, разваливаясь рядом со мной.
Он тоже устал. Пусть внешне заметить нельзя, но, думаю, все эти дни ему приходилось даже тяжелее, чем мне. Я хотя бы отвлекался на идиотские выходки, а его съедали сомнения и рефлексия. Сатору наверняка раньше меня понял, что происходит между нами, и бросался из крайности в крайность, раня себя едва ли не больше, чем мои чувства.
— А когда ты понял, что любишь меня? — задаю вопрос, переворачиваясь на живот.
Мне необходим какой-нибудь глупый разговор, чтобы отвлечься от видений водопада в пещере и клубка чёрных змей. Хотел бы я перестать моргать, потому что, как только веки хоть на мгновение смыкаются, я снова вижу доказательства своей глупости и беспомощности.
— С первого взгляда? Как можно не полюбить того, кто взамен на сохранность всего человечества попросил научить его любить?
— Сатору, я серьёзно! Отвечай.
— Тебе не понравится ответ.
— Когда я напился?
— Ага.
Поворачиваюсь на бок, чтобы видеть перед собой профиль Годжо. Мне так спокойно оттого, что он просто лежит рядом, расслабленно улыбается и не натягивает на глаза маску. Хотелось бы остаться здесь навсегда — Сатору ведь обещал наш собственный райский уголок. Но, к сожалению, это лишь затишье перед бурей. Мысль о том, что я неспроста не могу почувствовать нить Сукуны, мерзким червяком копошится в моих мозгах. Я один за другим перебираю варианты, погружаюсь в раздумья, лицо Годжо исчезает за мутной пеленой.
— Хоо, птичка, спой ещё о том, как я хорош.
Резко втягиваю ноздрями воздух от неожиданности. Гадёныш Сатору точно заметил мою обеспокоенность и специально завёл этот разговор.
— Мне понравилось то, как ты хвалил меня перед владыкой Ада. Красивый, сильный… Нужно ещё.
Сначала хочу отказаться и снова дать ему по лбу, но потом решаюсь — что, у меня язык, что ли, отвалится?
— Ну ты… Внимательный и заботливый.
Я вспоминаю свою причёску на утро после секса.
— Да, это я, — светится Годжо, наблюдая за мной краем своего небесного глаза.
— Умный.
Придумал, как отмазать нас перед директором.
— Ещё.
— Шутки шутишь смешные. Находишь общий язык с детьми и древними демонами.
— О, да, мне нравится находить языки древних демонов, — утробно и низко тянет Сатору, разворачиваясь ко мне лицом. — Продолжай.
Длинная чёлка лезет Годжо в глаза, и я рукой поправляю её, проводя от лба к макушке.
— Волосюшки мягкие.
— Волосищи. Нобара заказала мне новый шампунь.
— Да, он приятно пахнет. Ты тоже. Как будто бы мятой — и колет нос, и хочется понюхать одновременно.
— Так вперёд, — улыбается Сатору, пальцем постукивая по своей шее.
— Мы с самого утра бродили по лесу, а ты хочешь, чтобы я тебя сейчас нюхал? — показательно кривлюсь я, зажимая двумя пальцами нос. — Годжо — извращенец.
— Эй! Я никогда не потею! Не существует того, что заставило бы меня это сделать.
— Ой, а я, кажется, знаю одну такую вещь, — хитренько проговариваю я. — Но сначала пойдём мыться.
Сатору руками перекатывает меня по кровати поближе к себе и кусает за кончик носа. Немножко больно.
— «Пойдём» — это значит вместе? Я — за!
— Извращенец Годжо, нравится же тебе меня намывать, — устало бурчу я.
Прежде, чем я успеваю набраться сил для того, чтобы подняться, Сатору подхватывает меня на руки, перекидывая через плечо. Бойко лупит по заднице и направляется к ванной, напевая что-то себе под нос. В следующий раз стоит посмотреть с ним какую-нибудь романтическую комедию, иначе его представления об отношениях сведут меня с ума.
Ванная комната удивительно скромная по сравнению со спальней. Здесь только прозрачная перегородка, отделяющая душевую с зеркалом в пол внутри, и пара раковин с полочками. Даже обидно — я хотел повредничать, а потом долго сидеть с Сатору в горячей ванне, вытащив из «поглощения» забавную зелёную уточку-игрушку.
Годжо ставит меня на пол и стягивает через спину свою футболку. Мне так нравится, как напрягаются мышцы рук и пресса — они не каменные, а мягкие и подвижные, их сокращения ленивые, неторопливые, абсолютно звериные по своей природе. Так движется мускулатура быстрых и удачливых хищников, наевших её хорошей охотой.
Упс, кажется, сегодня добыча — я.
Теперь руки взялись и за мою одежду. Сначала футболка, потом рваные джинсы — ткань неприятно задевает разбитые колени — сразу за ними: бельё. Хочу прикрыться руками, но Годжо тут же ловит мои ладони и сжимает их пальцами. Мягким движением притягивает к себе. Нежно целует, обхватывая нижнюю губу своими — игриво оттягивает её. Клацаю зубами и продолжаю поцелуй, делая его более глубоким и страстным. Я понимаю, что Сатору ждал этого от меня: хотел знать, не против ли я после всего произошедшего отвлечься с помощью секса. Думаю, мой стояк весьма красноречив.
Сатору, подхватив меня за бёдра, заставляет скрестить ноги на его пояснице и относит в душ.
О чёрт, это зеркало.
Мне кажется, я вижу даже тоненькие волосинки на пути от пупка к груди — настолько зеркало чистое и большое. Начинаю переживать, что Сатору Годжо отвлечётся на своё восхитительное отражение и забудет, зачем мы вообще здесь. Но его глаза тоже прикованы ко мне.
— Это сказали уже все, кроме меня: ты красивый, Хоо, — шепчет он, откидывая мои волосы назад.
— Красивее тебя?
Сатору чуть отодвигается, придирчиво оглядывая нас в зеркальной глади. Мои острые черты лица против его идеальных пропорций, тощее тело против олицетворения мужской привлекательности, увековеченного скульпторами в тысячах статуй Аполлона, глаза дьявола и глаза бога. Кусаю себя за губу — ну кто вообще просил меня открывать рот.
— Мы идеальный дуэт, — улыбается он, и я всё-таки пихаю его локтем в бок.
Паршивец.
— Подожди-подожди, сейчас я сделаю так, что ты сможешь со мной сравниться.
Он опускает руку вниз и обхватывает меня, скользящим движением проводя ладонью по члену. Выдыхаю тихий стон. Кровь приливает к лицу, делая кожу нежно-розовой. Сатору оттягивает крайнюю плоть, по кругу мнёт головку. Бёдрами упираюсь в него, чувствуя, как уверенная твёрдость раздвигает мои ягодицы, едва заметно трётся о них. Грудью припадаю к зеркалу, оставляя на нём небольшой запотевший кружочек, рядом с местом, где его касаются мои губы.
Сатору второй рукой сгребает меня, отрывая от опоры: не остаётся ничего, кроме как прижаться к нему лопатками и уложить затылок на плечо. Но он не позволяет и этого. Пальцами придерживает подбородок, заставляя смотреть прямо на своё отражение. Член почти исчезает в крупной ладони, я вижу — но не могу, действительно не могу это контролировать — как толкаюсь в его кулак, подмахивая движениям. Это дико стыдно. Дико возбуждающе.
— Смотри внимательно. Сейчас ты самый красивый, — рычит Годжо, вылизывая мою ушную раковину.
Хнычу и хочу отвести глаза. Разомкнутые губы, руки на его предплечьях, прогиб в пояснице и покрасневшая головка члена, показывающаяся из сжатого кулака.
— Не надо, — прошу я, изворачиваясь, чтобы отвлечься поцелуем.
Пальцы возвращают моё лицо на место. Член упирается мне в копчик, всю его длину плотно обхватывают ягодицы. Сатору длинным и развязным движением скользит по стволу моего, а потом убирает руку, протискивая её между нашими телами. Не понимаю, в какой момент Годжо перенёс сюда тюбик смазки — вязкая жидкость льётся на мой зад, стекая вниз. Её так много, что чувствую холодок даже около коленей.