— О, пощадите, банальнейший из Годжо. Оставим его для судьбоносных встреч.
— Каждая моя встреча с тобой судьбоносная.
Следом сдаётся Юджи. Натягивает на уши шапку и шепчет какую-то мантру. Только милая Нобара-чан блаженно улыбается. Временами переживаю о том, что рискую найти её под окнами нашей с Сатору комнаты со стаканом в руках — чтобы через стены лучше слышать бесконечные сопливые разговоры. И не только их…
Директор несколько раз предлагал нам переехать в отдельный домик в самом краю школьного комплекса. Скоро начнёт просить об этом на коленях. Но Сатору утомляют долгие прогулки до тренировочных площадок, а он и так каждое утро просыпается без сил.
— Значит, свидание? Прям нормальное? — совсем тихо шепчет мне на ухо Годжо.
— Ты сможешь?
— Я могу всё что угодно.
***
Хоо и Фушигуро. Урок каллиграфии.
Спина Мегуми, склонившегося над холстом, согнута чересчур натянутой тетивой — того и гляди треснет. Обхожу его, чтобы взглянуть на мазки. И чувствую, будто конец зажима, из которого торчит жёсткий ворс, царапает не бумагу, а меня. Мелом по стеклу. Сводит зубы. Но я должен помнить, что теперь настоящий учитель, а значит, не имею права отвесить мальчишке подзатыльник и выгнать его отсюда ко всем собачьим чертям. Нужно быть понимающим и внимательным. Невзирая на то, как сильно болит душа за мои новые прекрасные кисти.
— Фушигуро, чуть плавнее…
Инструмент делает новый поворот и прорывает тонкий холст. Тушь пачкает подставку, бумага расходится перьями, продолжая трещать под давлением кисти.
Понимающим и внимательным.
— У тебя что-то случилось?
Новый виток — появляется огромная клякса. Я даже не пытаюсь различить в этой мазне иероглиф. Пока похоже только на фаллический символ. Неоспоримо, это тоже искусство. В Древней Греции существовали целые шествия, связанные с ним. Да и до сих пор здесь недалеко, в Кавасаки, проводят фестиваль, чествуя то, что некогда умелый кузнец выковал железный фаллос, чтобы сломать зубы демону, спрятавшемуся во влагалище молодой женщины. Но, чёрт возьми, это будет аж в апреле, а сейчас середина зимы, да и нам вроде как нет нужды молиться о защите от половых инфекций.
— Фушигуро, блять!
Фаллические обряды обязательно сопровождались непристойными песнями и громкими ругательствами. Так что я просто поддерживаю начатое учеником — полное погружение в процесс святой долг любого учителя.
Мегуми вздрагивает и поднимает на меня глаза. Кисть падает в ещё не высохшие мазки, пачкая светлую рукоять. С болью смотрю на то, как сильно растрепались волоски — да что уж там: им полная жопа.
— Хоо-сенсей, прошу прощения… Я пытался очистить разум.
Не хочу спрашивать, что же такого в мыслях Фушигуро, от чего моим прекрасным инструментам приходится так страдать. Но нужно. Я взрослый — воспитатель и наставник. Раскладывание по полочкам пубертатных загонов школьников тоже одна из обязанностей.
Сажусь на пол в позе лотоса. Пусть она стабилизует мои тело и разум. Иначе я начну тыкать Фушигуро в холст, как нагадившего котёнка.
— У тебя какие-то проблемы?
Мегуми мнётся, отводит глаза, щипает себя за нос, тяжело вздыхает. Снова смотрю на очевидный фаллос на бумаге. Надежда, конечно, мизерная, но очень хочется верить, что сейчас он расскажет о проблемах с проклятыми техниками и изгнанием духов. Тогда я со спокойным сердцем позову сюда Сатору, который точно верным псом караулит где-то у дверей, переложив на его сильнейшие плечи эту ответственность.
— Вы никому не расскажете?
Обязательно расскажу: я трепло и демон. Не сейчас, так после пары рюмок сакэ. Особенно если это что-то забавное. Утренние поллюции, прыщи на детской заднице, комплексы по поводу вечно недовольного лица.
— Хоо-сенсей.
Фушигуро, кажется, серьёзен. Вот чёрт, ладно, малыш, я тоже постараюсь. Всё-таки мне льстит, что именно меня ты выбрал доверенным лицом. Прям вижу, какой я в твоих глазах: молодой, успешный и в работе, и в любви, рассудительный, ответственный. Туже затягиваю хвостик на макушке, принимая солидный вид, и киваю.
— Просто вы постоянно творите такие глупости, что, возможно, сможете понять и это.
Ах ты мелкий поганец.
— Меня начал ужасно бесить Юджи, — закрыв лицо руками, произносит Фушигуро.
Ой, он покраснел! Нужно быстрее позвать сюда Годжо! Я не смогу в красках передать это смущённое выражение миленького личика. Просто персик. Так и хочется цапнуть за щёчку, виднеющуюся между пальцев.
— Он всю комнату завесил своими плакатами с… женщинами, — полыхая пунцовым, выдаёт Мегуми.
Надо что-то с собой сделать. Я же сейчас выгляжу как ушлый дядька, копающийся в нижнем белье старшеклассницы. Сало вот-вот проступит на лице толстым слоем.
— И тебя волнует, что это… женщины? — понижаю тембр голоса и делаю страшные глаза.
Фушигуро бьёт кулаками по коленям.
— Нет, конечно!
А может, это совсем не гейский секрет? Не исключаю, что единственный здесь фаллический культ — в моей голове. Но если бы Мегуми хоть разочек увидел, как хорош Сатору в амплуа жреца этой религии, он бы меня понял… Нет, ни в коем случае!
— Тогда тебя просто отвлекают обнажённые тела? — скучающе зеваю я. — Попросить директора найти тебе отдельную комнату? Мы с Годжо скоро переедем в дом, так что проблем не бу…
— Нет! — ещё решительнее шепчет Фушигуро.
Да он же сейчас заживо сгорит. На скулах проступают бордовые точки — очаги огня. Кажется, пришло время житейской мудрости от старшего поколения.
— Меня тоже сначала раздражал Сатору, — упираясь ладонями в пол за спиной, начинаю я. — А я — его. Мы вообще чуть не убили друг друга.
— А потом? — опустив голову, спрашивает Мегуми.
Как же быстро растут дети. Я помню их ещё сорванцами, устроившими мне допрос с пристрастием, а теперь — прошло всего-то несколько месяцев — мне нужно разгребать их любовные перипетии. Фушигуро недавно исполнилось семнадцать; на день рождения Сатору всё-таки подарил ему таблетки от депрессии. Вряд ли посоветовался с Сёко. Может, там в побочных эффектах повышение либидо? Но почему тогда не милая Нобара-чан? Она же такая сладкая, особенно когда не орёт на них с Юджи, угрожая вплести в куклы их волосы и тыкать иголками — трижды с утра и пару раз на ночь. Просто ангел.
Мегуми косит на меня своим чёрным глазом. Действительно ждёт ответ. Ну что же, меньше чем через год ему уже можно будет брать кредиты и жениться. Думаю, ничего страшного, если я расскажу, что младенцы берутся не из капусты, а расслабиться можно не только терзая мои несчастные кисти.
— А потом мы переспали.
Вот чёрт.
Если представить температуру Фушигуро на термометре, то только что красная полоса пробила отметку в пятьдесят и стукнулась о кружочек наверху, разбивая его вдребезги. Как бы не загорелись холсты, да и вообще вся эта нелепая постройка с картонными стенами.
Мегуми заслоняет лицо сложенными предплечьями, но я-то вижу, что алеют даже ладони. Ох, а в моё тысячелетие у него бы уже было трое детей… Ну или геморрой.
— Хоо-сенсей, — почти умоляюще шепчет он, — перед этим ведь что-то было?
— Конечно! Поцелуи, ласки, — без задней мысли перечисляю я, — обязательная подготовка. Для мужчин это важно, не то будет бо…
Фушигуро кричит. Громко и протяжно, как гудок паровоза.
— Всё, хватит! Я не об этом, — почти плачет он.
— А зря. Я тут полистал статьи в интернете, там столько всяких бредней на эту тему, — пожимаю плечами я.
Мегуми обессиленно опускает руки. По выражению лица вижу, что он загнан в угол, а я — самый паршивый учитель.
— Ладно-ладно. Давай так. Если тебя пока просто раздражает Итадори…
Фушигуро хочет что-то сказать, но я останавливаю его менторски поднятой рукой.
— Да, необычно бесит. Как-то по-новому, я понимаю.
Мегуми неохотно кивает.
—…То делать что-то ещё рано. Уверен, вы постепенно разберётесь с этим. По секрету скажу, что, думаю, все попытки Сукуны приударить за тобой были из-за того, что он занял один из самых глубоких уголков души Итадори. Там, где сидят неосознанные и несформированные желания. Сукуна был ещё слаб и слишком сосредоточен на восстановлении магических сил, поэтому пропустил тот момент, когда скрытые чувства самого Юджи стали примешиваться к его собственным.