— Багровый.
Нет. Даже здесь нет.
Удар приходится прямо по мне. Но меня ведь не существует.
— Может, ты начнёшь думать быстрее, если будет немного больно? — предполагаю я из искреннего желания помочь.
Заставляю нить, выходящую из груди Сатору, натянуться. В том месте, где она немного отошла, на теле открывается рана. В ней белеют кости, порванные сосуды выплёвывают кровь. Она течёт и изо рта Годжо. Сильное тело пошатывается, магу трудно удержать равновесие с дырой в груди.
— Это ведь невозможно, — с болью в голосе стонет Сатору.
— То, что я оказался сильнее?
Гордость безумцев не знает предела.
— Нет, тебя невозможно убить, Хоо, — улыбается окровавленным ртом Годжо.
Я до сих пор не понимаю, как эти слова могу быть правдой в самой разрушительной и идеальной территории всех времён. В итоге на колени падаю я. Зарываюсь руками в свои тонкие длинные волосы.
— Тогда я буду убивать каждого на своём пути до тех пор, пока ты не придумаешь, как это сделать.
Не узнаю свой голос — он гулкий и хриплый. Я видел золотую эру проклятой энергии. Тогда какое-то странное, непонятное мне чувство творило с людьми невозможное. Оно позволяло им совершать немыслимые вещи. Условием задачи была лишь опасность, грозящая другому человеку.
— Я убью Итадори. Парня с шикигами. Всех учеников школы. Твоих друзей. Знакомых. Всех, кого ты только встречал за всю жизнь. Я заставлю тебя убить меня.
…Когда на горной дороге буйные маленькие проклятия перевернули телегу, придавив ей ребёнка, щуплая, худосочная женщина одна, своими силами, смогла поднять её. В доме, куда ворвались бандиты, девушка, чью наготу прикрывал лишь полупрозрачный дзюбан, закрыла своим телом потайную дверь, ведущую в комнату, где спрятались её сёстры. Молодой парень поймал грудью лезвие клинка, удар которого предназначался не ему. Слабые шаманы побеждали могущественные проклятия, защищая свои семьи и кланы. Мир сходил с ума от ненависти и спасти его могла только…
— Хоо, есть что-то ещё, чего ты хочешь?
— Любовь.
Это вырывается из меня прежде, чем я успеваю подумать. Таинство, недоступное с рождения. То, что очевидно сильнее меня.
— Хочу узнать, каково это — любить.
Сатору смеётся очень тихо. Если бы не булькающая кровь у него во рту, я бы не разобрал этот звук. Удивительно, но смех не раздражает меня. Что-то в нём есть от музыки ветра, которую я слышал, когда путешествовал по Китаю.
— Тогда давай заключим «связывающий» контракт, — предлагает Годжо. — Ты не причиняешь вреда людям и шаманам, а я помогаю тебе полюбить.
Годжо перестал трястись: одна рука уверенно зажимает рану в груди, другая — тянется ко мне. Это так странно. В необъятной бездне, где никто другой не может даже дышать, мы стоим друг напротив друга и пожимаем руки.
Я слишком искушён в контрактах, чтобы допустить мысль о нарушении и каре за него в виде смерти — нет, силы, участвующие в подобных сделках, вовсе не глупы. Любая сломанная косточка смертного станет моим вечным приговором, обещающим невыносимые муки бессмертного тела. В этом можно даже не сомневаться. Но у меня много других вопросов: а что, если не выйдет? если ты умрешь раньше, чем сумеешь? если я не смогу? Но почему-то не задаю ни один из них. Хватает крепкой, измазанной кровью ладони Сатору, сжимающей мою.
Территория лопается. Мы вместе оказываемся лежащими на дне недавно образовавшегося каньона. Поворачиваю голову к Годжо и вижу, что повязка сползла на лоб. Он открывает глаза — в них отражается бесконечное безмятежное небо.
— Сатору! — кричит девушка, сбегая вниз по крутому склону.
Камешки разлетаются у неё под ногами, царапая туфли и лодыжки. Поднятая пыль пачкает белый халат.
— Фушигуро сказал, что помощь нужна Юджи! Что с тобой-то стряслось, идиотина?
Сатору, приложив немалые усилия, садится, упираясь одной рукой в землю. Я поднимаюсь вслед. Бросаю короткий взгляд на него, чтобы убедиться: небо осталось в глазах.
— Маленькая ссора влюблённых голубков, — скрипит песком на зубах Сатору. — Я справлюсь сам, Сёко.
Женщина всё равно уверенно приближается к нам с Годжо. Хотя, если он ещё раз пошутит так, то помощью дамы придётся воспользоваться мне — пеплу она ни к чему, а я вот расцарапал камнем щёку.
— Что ты несёшь, Годжо? Если не справился до сих пор, то без моей помощи будет туго.
Сёко бегло осматривает каньон. Её взгляд останавливается на мне не больше чем на секунду. Не ранен, проклятой энергии почти нет — значит, можно спокойно заняться Годжо.
Обратная техника женщины очень хороша — рана быстро затягивается.
— Сёко, иди в школу, я сам зайду к тебе завтра.
Думаю, что Сёко должна возмутиться, но она только пожимает плечами и как ни в чём не бывало карабкается вверх по склону каньона. Даже когда её обдаёт песком, поднятым спешащим к нам Итадори, она невозмутимо отряхивается. Кажется, родственная душа…
— Сенсей! Годжо-сенсей! — вопит сосуд Сукуны.
Приблизившись достаточно, чтобы разглядеть меня, парень сразу встаёт в нелепую боевую стойку. Сжимает кулаки, направляя в них проклятую энергию, сверкает на меня своими глазищами. Ну попробуй-попробуй, может, получится.
— Ты ещё жив? Кто ты вообще такой? — не затыкается пацан.
Начинаю понимать, почему Сукуна зовёт его засранцем.
— Юджи, это Хоо. Он мой парень.
Вижу, как вытягивается лицо Итадори, и с неудовольствием понимаю: с моим происходит то же самое.
— Но он же…
— Да, у него есть пара странностей, — обезоруживающе улыбается Годжо. — Но любовь побеждает все преграды.
— А то, что он…
— Никто не идеален, Юджи!
— Прокля…
— У всех свои недостатки!
— Знаком с Су…
— Юджи, это уже неприлично! Быстро в школу. Попроси подготовить комнату для Хоо, он поживёт с нами какое-то время.
Удивительно, но Итадори действительно уходит, хоть и периодически оглядывается, кидая на меня встревоженные взгляды. Стоит ему скрыться за воротам, как Сатору обессиленно падает обратно на землю, раскидывая руки по сторонам.
— Слушайте, Годжо…
— Давай на «ты».
— Слушай, Годжо, я когда про любовь говорил, думал, что ты сведёшь меня с красивой женщиной.
Сатору устало машет на меня рукой.
— Если не смогу я, то никакая женщина не сможет. Поэтому с сегодняшнего дня для всех в школе ты — мой любовник.
Задираю голову к небу. После глаз Годжо оно кажется каким-то серым и очень уж скромным. Но меня успокаивает то, что природная бесконечность, скрытая в вершине, имеет надо мной власть. Наверно, если небосклон расколется надвое, исчезнут воздух и вода, я всё же умру.
Но впервые за тысячи лет мне не очень-то этого хочется. Удиви меня, Сатору Годжо.
***
Нанами попивает виски, периодически раскачивая стакан в руке так, что большой круглый кусок льда бьётся о стенки. Кенто смотрит на переливающуюся янтарную жидкость, раскладывая мысли в голове по полочкам.
— Значит, пробудилось древнее проклятие, которое не уступает тебе по силе? — наконец спрашивает он у Годжо.
— Превосходит. Превосходит меня по силе, — беззаботно откидываясь на спинку стула, отвечает Сатору.
В пятничный вечер в небольшом баре людно. Отчасти это удерживает Нанами от пронзительного вопля. Но всё-таки больше репутация. Маг первого ранга не может позволить себе сходить с ума из-за одной маленькой аномалии.
«Маленькая аномалия? Чёрта с два! Это ёбаный конец всего человечества», — заходится в истерике внутренняя паника.
Представить кого-то равного Сатору сложно, а тот, кто многократно опережает его, должен быть самим Господом Богом.
— И ты не смог его победить, поэтому, чтобы он не уничтожил всё живое, ты… — Нанами запинается и запивает слова виски.
Даже алкоголь не жжёт глотку так, как продолжение фразы.
— Я пообещал влюбить его в себя, — кивает Годжо.
— Влюбить в себя, — эхом отзывается Нанами.