Лихорадочно пытается вспомнить, чем же была так плоха работа в офисе. Тихо, спокойно, никаких безумцев рядом.
— И проклятие сейчас в школе…
— Да, уснул недавно, — продолжает раскачиваться на стуле Сатору.
Кажется, будто до него не доходит ужас происходящего. Сукуна хотя бы ограничен телом Юджи и отсутствием большей половины пальцев, к тому же он очевидно безумен — жестоко и предсказуемо. А у нового пробудившегося — умолявшего сначала о смерти, потом о любви — крыша двигается в совершенно неясном направлении.
— А завтра вы идёте на свидание, — на этих словах Нанами не выдерживает и истерично прыскает.
Виски неприятно ударяет в нос. Кенто думает о том, что последний раз хихикал ещё в младшей школе.
— Ага, есть мороженое, — подтверждает Сатору.
— У тебя ведь кариес.
— Нанами, сам подумай, что такое кариес в сравнении с судьбами целого мира…
— Ты всё это придумал просто для того, чтобы поесть сладкого.
Сатору лукаво улыбается. Нанами понимает, что на самом деле сдался ещё в начале этого разговора. Когда дело касается немыслимых вещей, остаётся просто поверить в то, что Годжо может всё что угодно.
========== Что делают влюблённые? ==========
Я просыпаюсь. Чёрт, я действительно просыпаюсь. Открываю глаза, делаю вдох и вместо блаженной тьмы нахожу себя в сером зловонном киселе, где мне предстоит двигать конечностями, моргать, открывать рот и впускать воздух в лёгкие.
Разворачиваюсь лицом в подушку и кричу, кричу, кричу.
Это было не видение, промелькнувшее на задворках погружённого в сон разума; я жив. Проклятая энергия мерзавца Сукуны пробудила меня, а Шестиглазый из Годжо не сумел убить.
Кусаю подушку до боли в дёснах.
Может, заказать себе гроб? Судя по тому, что я знаю, это отличная вещь — небольшой герметичный ящик, в который не проникает свет. Я мог бы просыпаться и вместо мира видеть тьму. Очень жизнеутверждающе, задавало бы настроение на весь день. А пока такой полезной вещи у меня нет — просто не буду вставать.
Вчера мы с Сатору пришли в школу поздно. Годжо долго инструктировал меня. Всякие простые занудные вещи: не говорить никому, что я проклятие; не угрожать расправой; не называть Рёмена «братиком», а Юджи «сосудом». В общем, скука смертная. Но Сатору это волновало. Он и так уговорил директора принять в школу Итадори; с ещё одним ужасающим демоном такое не прокатило бы. Повезло, что мою проклятую энергию почти невозможно считать: её слишком много, поэтому чутью магов легче сделать вид, что такое не может существовать, чем расширить границы своего восприятия.
Итак, сегодня полежу здесь. Можно будет по памяти почитать о приключениях принца Гэндзи. Пожалуй, так я смогу занять неделю.
…Неделю из предстоящей бесконечности.
Кричу.
— О, Хоо, ты уже проснулся? Мой голубок — ранняя пташка.
Сатору как ни в чём не бывало стоит на пороге моей комнаты. Он полон энергии — как обычной человеческой, так и проклятой. Будто и не было той битвы вчера. Корю себя за то, что поторопился с контрактом. Обманщик из клана Годжо выложился не на полную.
— Зачем ты здесь?
Я переворачиваюсь на бок, укрываясь с головой. Длинные волосы запутались и мне больно от того, что один из колтунов оказался подо мной. Ненавижу боль. Она напоминает мне о том, что я живой.
— Как зачем? Принёс тебе завтрак в постель! Все влюблённые так делают.
Чувствую, как на моё бедро, укрытое тонкой простыней, ставят чашку. Горячую, из тонкого стекла, с чем-то раскалённым внутри.
Кричу.
Резко вскакиваю, посудина переворачивается, а жижа ошпаривает мою кожу. Судя по цвету и запаху, это кофе, судя по температуре — лава.
Годжо от неожиданности подскакивает сам, вскидывая руки вверх, словно я собираюсь в него стрелять. Так, стоп, а точно ли я не буду этого делать?..
Но боль быстро утихает, а контракт всё-таки не позволяет мне вредить никаким магам. Даже тем, которые нечаянно чуть не сварили моё бёдрышко заживо.
— Очень… бодрит, — проговариваю я, отпихивая ногой мокрые простыни.
Сатору задумчиво приближается, крутится вокруг меня, как заинтересованная сова-сипуха. Тыкает пальцем в ошпаренную ногу, я ойкаю.
— Не думал, что тебе может быть больно от стакана кофе.
Да, Сильнейший, представляю, как обидно проиграть горячей кружке.
— Я отлично чувствую боль.
Спал я в длинной рубашке, которую одолжил мне Годжо. Кофе на неё не попал. Сейчас, пока Сатору внимательно осматривает меня, собираю воедино весь костюм — белые штаны и какая-то странная обувь с верёвкой и дырочками в носке и голенище.
— Может, тебя тогда сварить? — предлагает Годжо.
Мотаю головой, пока разбираюсь с верёвкой — у неё два конца торчат: их заправить или связать узлом? Она просто фиксирует ногу или что-то ещё?
— Даже если перемолоть меня в муку — тело просто появится в другом месте. Сознание само выберет подходящее.
Наверно, Годжо замечает мои потуги. Он опускается на колени и ловко продевает верёвку в чёткую последовательность дырочек — туда-сюда, туда-сюда. Невольно заглядываюсь на эти уверенные движения. Теперь голенище сапога плотно обхватывает мою ногу, заставляя штанину топорщиться. Из-за вздувшегося облака белой ткани кажется, что мои тонкие щиколотки можно переломить двумя пальцами.
— Другое тело?
— Как повезёт. Но обычно различия несущественные. Цвет волос, рост, — отвечаю я.
— Всё равно не стоит, мне нравится твоё тело.
Сатору произносит это, всё ещё стоя на коленях у моих ног. Даже головы не поднял. А его голос почему-то кажется мне более глубоким, чем обычно.
Вчера, что ли, не всю кровь из носа вычистил?
— Кстати, почему я весь в белом?
Скептически рассматриваю своё отражение в зеркале. Пусть я не могу афишировать, что являюсь сильнейшим проклятием, но одевать меня как мальчишку из прислуги уже перебор. Вспоминаю, что вчера мой голос вообще спутали с юношескими поскуливаниями Итадори.
— Мне вообще-то уже очень много лет, — нравоучительно начинаю я.
— Отлично сохранился, — кивает возникший за моей спиной Годжо.
— Я древний демон.
— Так оно и есть, — покорно соглашается маг.
Что-то тянет мой затылок вниз. Быстрее, чем успеваю испугаться, понимаю, что это расчёска. Сатору бережно, начиная с самых кончиков, распутывает мои волосы.
— В этом белом костюме я выгляжу на шестнадцать.
— Чудно, это как раз возраст согласия.
— Согласия на что?
Я, сука, спиной чувствую, как Годжо расплывается в гаденькой улыбке. Но не могу увидеть в зеркале, потому что он прячется за моей спиной. Щётка распутывает колтуны и начинает своё движение всё выше и выше — деревянные зубчики приятно массируют кожу головы. Невольно прикрываю глаза.
— Тебе просто идёт белый. Мой возлюбленный должен быть самым красивым.
Мурлычу, что вообще-то никому ничего не должен. И ни капельки я не влюблён. Но когда Сатору заканчивает и кладёт расчёску на тумбу, я немного расстраиваюсь…
***
Белобрысый активно вертит головой и повторяет: «Рубленые кацобуси». Я начинаю злиться.
— Ну хоть разочек! Просто скажи: «Взорвись, старший братик Хоо!»
— Кацобуси.
Мне достаточно одного звука, чтобы понять: на языке и вокруг рта этого мага печати, наделяющие каждое его слово проклятой энергией. Очень редкая особенность, передающаяся из поколения в поколение кланом Инумаки. Только вот в те времена, которые застал я, такие шаманы редко доживали до юношества. А этот вроде ничего: достаточно старый (лет шестнадцать же, да?), бодро проговаривает эти свои «кацобуси» и даже не харкает кровью.
— Ну скажи, чего тебе стоит! Взорвись! Ба-бах!
Хватаю парня за рукав куртки. Говори, падла, я уже чувствую дыхание смерти!
— А, точно, вечно забываю, что вам, людям, сложно убивать просто так. Хочешь, я тебе ногу оторву? Сломаю пару рёбер?
Предлагаю, конечно, опять-таки из искреннего желания помочь. Если получу согласие, то контракт не будет считаться нарушенным; маленькая доза адреналина никому не повредит.