— Ха-ха, — раздаётся прямо у меня над ухом. — Мой бойфренд такой шутник, Инумаки. Не обращай на него внимания…
Сатору наваливается на меня всем телом, закидывая руку на плечо. Другой он шлёпает меня по груди. Если бы я знал азбуку Морзе, то, наверно, смог бы расшифровать что-то вроде «заткнись».
— Его зовут Хоо. Он приехал ко мне погостить, — Сатору внимательно смотрит на меня, прежде чем продолжить: — Ещё у него депрессия. Суицидальные мысли…
— Тунец, — пожимает плечами Инумаки.
— Юута быстро ему с этим поможет, если он сделает что-то с Тоге.
Я оборачиваюсь на голос, потому что не чувствую ни капли проклятой энергии. Откуда здесь обычные люди? Прислуга?
— Это Зенин Маки, второгодка нашей школы, — объясняет мне Годжо.
Пожимаю плечами. Этот мир безумен от начала и до конца — нет смысла удивляться тому, что в школе шаманов учится человек с фамилией древнего магического клана.
— Ещё здесь Панда и Фушигуро Мегуми, которого ты видел вчера. Нобара отпросилась в город, поэтому познакомишься с ней завтра, — щебечет Сатору у меня над ухом.
— Может, не надо? — вяло пытаюсь отмазаться я.
— Как это не надо? Ученики важная часть моей жизни. Они такие классные ребята, вы обязательно подружитесь!
Я переглядываюсь с молодыми шаманами. Никто из них не верит ни единому слову учителя. В глазах Инумаки читаю, что со мной бы он предпочёл разговаривать через слово «дерьмо» — только такую добавку в онигири я, по его мнению, заслуживаю. Маки и Панда согласны с другом. Фушигуро напряжён так, будто шикигами для моего убийства ему придётся не призывать, а рожать.
Масла в огонь подливает выбежавший во двор Итадори.
— Опять ты! Сенсей, отойдите от него! Сейчас мы все вместе его по стене размажем!
Надо придумать, как передать братику Рёмену беруши — невозможно же постоянно слушать оголтелые вопли мальчишки.
— Ребята, позаботьтесь о Хоо. У меня срочное дело в Токио.
С этими словами Годжо исчезает, а мне на макушку опускается тупая сторона алебарды.
***
Прихожу в себя и, будто об стену, ударяюсь взглядом о нестерпимо яркий свет. Он долбит мне в глаза, вытесняя всё остальное. Остаются только тёмные контуры людей на заднем плане.
Какие же придурки. По вкусу проклятой энергии безошибочно узнаю всю компанию учеников токийской школы. Ближе всех, конечно, стоит беспокойный Итадори. Буквально тычет мне в нос горящей лампочкой поганого светильника. Я бы засунул ему в задницу эту грушеобразную штуковину, но вроде это относится к понятию «причинять вред». Если он сейчас же не уберёт её от моего прекрасного носа, придётся проверить на практике.
Руки у меня связаны. Ноги тоже примотаны верёвкой к ножкам стула. Школьники плотным кружком толпятся передо мной, то и дело задевая друг друга плечами. Точно как дети, пытающиеся разглядеть в траве красивую пятнистую змейку. Малышня ещё не знает, что это щитомордник, и у всех зрителей уже через пару часов откажут почки.
А если я, например, распылю каждому из присутствующих по одной почке — это будет считаться за вред? Ведь, с другой стороны, это отличная мотивация вести здоровый образ жизни и надёжный оберёг от алкоголизма…
— Кто ты такой?
Юджи, наконец, подаёт голос. Слова сопровождаются убедительным тычком лампы мне в нос.
— Я Хоо.
Тёмный силуэт Итадори недоумённо почёсывает макушку, но блядская лампа на всякий случай снова бьётся о моё лицо.
— А дальше?..
Теперь уже другие шаманы пихают локтями Юджи.
— В каких ты отношениях с Годжо-сенсеем? — сурово спрашивает Панда.
Вспоминаю вчерашнюю лекцию Сатору.
— Я его… парень.
На последней части фразы моё лицо кривится в невыносимую гримасу. С тем же успехом можно было выдать что-то вроде «я термостатный йогурт». Я одинаково не понимаю, что значит быть и первым, и вторым.
— Какой любимый цвет у Годжо? — вопрос задаёт Итадори.
— Ну… Чёрный?
Он же вечно таскает чёрную куртку. Ещё и всех учеников в такое нарядил. По первым же звукам различаю торжествующее «ага!», которое собирается заорать Юджи. Но кто-то из ребят тянет его за рукав. Они собирают небольшой консилиум.
— А ты знаешь, какой цвет?
— Нет, конечно.
— Похоже, что реально чёрный…
Я откашливаюсь. Рукой убираю от лица навязчивую лампу и закидываю ногу на ногу (что? какие верёвки?). Так гораздо комфортнее, несмотря на то, что маленькая комнатка одного из школьников не располагает к сборищам.
— А к чему это всё? Причём здесь цвет?
Мне правда интересно. Было бы гораздо логичнее спросить у меня что-то про тело Годжо, ведь, например, родинку под лопаткой может увидеть только любовник. Значит, она и есть настоящий показатель близости. По крайней мере, так говорил братик Рёмен.
Маленькие шаманы без энтузиазма воспринимают исчезновение верёвок. Но либо у них с собой нет запасных, либо моя расслабленная поза успокаивает.
— Как это зачем? Если любишь человека, то знаешь всё о нём, — отвечает Юджи.
Ну-ка, ну-ка, интересно…
— А что входит в понятие «всё»?
Глупо было бы упускать возможность узнать о любви побольше. Я же не какой-то заносчивый ублюдок вроде Сукуны, который бы ждал, пока вторая сторона контракта сделает всю работу. Если стану трудиться с Сатору на пару, то куда быстрее смогу что-нибудь почувствовать.
— Ну там хобби, любимая еда, цвет, время года… Какая музыка нравится, — явно смущаясь, перечисляет Итадори, остальные настороженно наблюдают за мной.
— А ещё какие варианты? Что делает человек, когда любит?
— Тунец, — нахмурив брови, проговаривает Инумаки. — Горчица. Сакэ.
Общая мысль ясна, но объяснения бы не помешали…
— Тоге говорит, что влюблённый заботится о любимом, — приходит на помощь Панда. — Согласен. Это важно. Ещё поддерживает и переживает.
— Никогда не оставляет одного, — краснеет, но всё равно добавляет девочка без проклятой энергии.
Все поворачиваются к Фушигуро. Кручу лампу так, чтобы она теперь светила ему в лицо.
— Разделяет моральные принципы, — скороговоркой бурчит он.
На щеке Юджи вылезает клыкастая пасть Сукуны:
— А какие они у тебя, Фушигуро?
Итадори тут же пытается заткнуть рот рукой, но он плавает по всему лицу и дразнится, высовывая язык. Мегуми блеет что-то невнятное. Второгодки недоумённо хлопают глазами.
— Рёмен, исчезни!
Не знаю, что задумал этот старый хрыч, но близость моей проклятой энергии явно придаёт ему сил, позволяя забирать крупицы контроля над телом сосуда.
— Ладно. Я всё понял. Узнать, что он любит. Заботиться. Поддерживать. Не бросать и разделять взгляды на жизнь. Я постараюсь стать отличным парнем для вашего сенсея, детишки.
Как же заморочено, но я готов на это, потому что даже после пробуждения помню те события, что произошли тысячу лет назад. И знаешь, Ичиго, мне всё ещё интересно, что двигало тобой тогда. Зачем же ты…
— Годжо-сенсей вернулся! Кажется, он ранен!
***
В тот день Сатору действительно задело. Какое-то второсортное проклятие особого ранга нехило потрепало Сильнейшего. В школе все отнеслись с понимание — они видели, в каком состоянии учитель был после встречи со мной.
Чтобы поставить Годжо на ноги, у Сёко ушло два дня. Всё это время я провалялся на футоне. Хорошенько прошёлся по нитям современных судеб. Теперь знаю, чем отличаются бумажные полотенца от туалетной бумаги, сумка тоут от клатча и кто такой Эд Ширан. Ещё я начал смотреть «Игру престолов».
И как раз когда в моём новеньком ноутбуке звучит эпичное «ту-ту-дум» заставки, в комнату входит Сатору.
— Джон Сноу убьёт Дейнерис, из Старков выживут только Арья, Санса и этот… калека, — ни секунды не раздумывая, выдаёт он.