Я рассматриваю голень. Поразительно, что его энергии и проклятой техники Сёко хватило на то, чтобы отрастить такую качественную конечность. Только кость немного мягковата. Кладу руку на кожу Годжо. Она тёплая и мягкая. Пальцы слегка щекочут светлые, едва заметные волосинки. Хочется провести вверх, чтобы они загнулись и стали чувствоваться сильнее. Красивые, отливают серебром. Отрицательная энергия боли преобразуется под моими руками в положительную. Нужна ещё пара секунд.
— Это обратная техника?
Киваю, и прядь, выбившаяся из косы, падает вниз. Вернее, собирается упасть — Сатору вовремя подхватывает её проворным движением пальцев.
— Она ведь не твоя родная. Специально учился?
Я всё ещё сосредоточен. Нашёл небольшую трещинку в пяточной кости, надо убрать. Немного отвлекает то, как Сатору растирает между пальцев мои волосы. Мне вообще не нравится эта привычка. Тебе не стоит делать так, Годжо. Это навевает воспоминания. Из-за них слова вырываются сами собой:
— Да, после одного случая я захотел научиться лечить ей не только себя.
Жду вопросов, но Сатору молчит. Только спустя пару минут, когда мы уже выходим на прохладную улочку и замираем в ожидании такси, он задумчиво произносит:
— Хоо, у тебя красивые волосы. Совсем как пшеница.
Почему-то улыбаюсь. Мне кажется, это первые искренние слова Годжо.
========== Дела давно минувших лет ==========
Последним советом школьников было «никогда не оставлять одного». Следуя ему, после свидания я заявил Сатору, что буду спать вместе с ним.
И нет, я не питал никаких надежд. Но всё же мне совсем чуточку обидно оттого, что в комнате для меня нашёлся отдельный футон.
Но жалеть должен только ты, нерешительнейший из клана Годжо! Я чудо как хорош в искусстве плотских утех. В прошлой жизни именно их я считал любовью. Может, тысяча лет без практики что-то и изменила, но почему хотя бы не дать мне шанс?
Сатору сразу, едва я вышел из душа, выключил свет и улёгся. Сейчас тихо и ровно сопит — наверно, уже уснул. Я беспокойно ёрзаю в тёплом мешке с одеялом и никак не могу выбрать удачную позу. В этой затекает рука. Если чуть двинуться, то неудобно станет шее. Так мне слишком жарко, а так — съест монстр. Пожалуй, стоит остановиться на последней.
— Сатору, ты спишь? — сипло тяну я.
Где-то вдалеке стрекочут цикады.
— Спи-ишь?
Я неплотно закрыл кран, и вода стучит о кафель в душевой.
— Или не спи-и-ишь?
Сатору несколько нервным движением разворачивается ко мне. До его футона где-то метр. При ночном свете глаза Годжо похожи на лунные диски. Немного не по себе.
— Уже не сплю.
— Мне нужно знать, когда ориентировочно я в тебя влюблюсь.
Ну, а что тут такого? Даже бессмертные демоны хотят иметь возможность планировать своё время. В современном обществе тайм-менеджмент очень важен. Хотя, возможно, мне просто захотелось подольше посмотреть в глаза Годжо.
— А ты уверен, что поймёшь, когда это произойдёт?
Сатору удивительно серьёзен. Это не та серьёзность, которую он напускал на себя, чтобы рассказать о правилах жизни в школе. И не та, с которой бросал мне вызов. Меня будто бы обдаёт порывами ледяного ветра. Зябко ёжусь под одеялом.
— Демоны ещё и мёрзнут?
Вместо ответа гусеничкой подползаю ближе к Годжо. Теперь наши тела, укутанные в плотный материал футонов, соприкасаются. А я вижу каждую крапинку в лунных глазах — считаю кратеры и скалистые обломки. Что-то рушится внутри меня самого. Становится пронзительно тоскливо.
— Да, Сатору, мне очень холодно.
Разворачиваюсь лицом в потолок.
— Хоо, твоя проклятая энергия… Она хоть чем-то ограничена? — негромко спрашивает Сатору.
Я не против поболтать. Удивительно, что Годжо не начал расспрашивать меня раньше. Четыре дня он общался с одним лишь именем «Хоо», совершенно не имея представления, что за ним скрывается.
— Ну… — приходится ненадолго задуматься. — Я не могу читать мысли и предсказывать судьбы шаманов и тех проклятий, которые по силе сравнимы с Сукуной. А ещё не получается даже найти собственную нить.
— Вы с Рёменом друзья? — продолжает Годжо.
— Уже нет.
— Враги?
— Тоже мимо. Просто однажды наши пути разошлись.
А вот это пусть пока побудет секретом.
Потолок комнаты низкий. На нём тени деревьев играют в лунном свете. Представляю себе, что его источник — глаза Сатору. Он вырывается из них неудержимо и напористо, а кудрявые тонкие тени веточек и листьев сами ползут к нему, нарушая законы мироздания так же, как это делает его проклятая техника.
— Ты бы смог убить его?
— Да.
Сатору спрашивает совсем не про физическую сторону вопроса. Он и сам убьёт Сукуну, если хорошо постарается и сможет хотя бы дважды подряд вовремя применить увеличение территории. Я же могу прикончить Рёмена хоть сейчас. Достаточно найти знакомую ниточку и…
— А так, чтобы не пострадал Юджи?
Губы ломает дурацкая ухмылка. Я знал, что Сатору спросит об этом. Но мне опять чуточку обидно.
— Если ты поцелуешь меня.
Не знаю, зачем это говорю. Моё сердце бьётся ровно и спокойно. Размеренно дышу. Никаких признаков той самой любовной паники. Я до сих пор помню, как Ичиго забывал дышать, стоило мне неожиданно заговорить с ним. Его сердце всегда было слышно за метр.
Более того, уверен, что Годжо не поцелует меня. Я не глупый. Истинный смысл заключённого контракта — потянуть время. Задобрить меня. Дать возможность подрасти новому, сильному поколению шаманов. Хотя бы успеть разобраться с Сукуной. Не установлены никакие сроки: Сатору может помогать мне всю жизнь. А живут такие сильные маги, как он, невероятно долго…
Я буквально сам себя одурачил. Но даже слабая вера в то, что я когда-нибудь приближусь к пониманию чёрных глаз в тот самый момент, разбавляет мою тоску. Жить надеждой — это так по-человечески. Но жить как демон я больше не могу.
…Губы Сатору тугие и неласковые. Кажется, даже в момент поцелуя они растянуты в подтрунивающей полуулыбке. Это раззадоривает. Быстро вспоминаю, как нужно целоваться. Обхватываю руками холодную шею, подаюсь вперёд. Гадёныш не отдаёт инициативу. Считает мои верхние зубы острым кончиком языка, обхватывает мой, посасывает. Я тихонько скулю, но у меня есть оправдание — руки Сатору, которыми он упирается в пол, стоят прямо на моих разметавшихся от возни волосах. Больно. И приятно, когда жёсткие губы смягчаются, чтобы обхватить мою нижнюю. В конце Годжо немного прикусывает её и отстраняется.
— Ты так долго, потому что в футоне запутался?
Годжо выдыхает смешок через нос:
— Ага.
— Может, тогда на кровать пойдём? — озвучиваю я предложение, которое не даёт мне покоя с самого начала вечера.
Кровать стоит у другой стены. Двухместная. Расстеленная.
— Я решил, что тебе будет привычнее в футоне. Всё-таки тысячелетние старички бывают весьма консервативны, — усаживаясь мне на ноги, отвечает Годжо.
— Раньше мы спали на циновках — это раз. А два — я уже заказал кровать себе в комнату. Кинг-сайз.
Годжо встаёт с меня и, пожав плечами, приглашающим жестом указывает на кровать.
Я уже готовлюсь прижаться к его тёплому человеческому телу, когда он вдруг немного отстраняется и задаёт вопрос:
— Заказал? А откуда деньги?
— Так хочется спать…
— Хоо, где ты взял деньги?
— Спокойной ночи, Сатору…
***
Годжо сказал, что больше не оставит меня в школе одного. За то, чтобы он не забрал хотя бы ноутбук, пришлось заплатить почти половиной купленных вещей. Беспощаднейший из клана Годжо конфисковал кофемашину, ортопедический матрас, всю чёрную одежду и зелёный шарф. Что ж, я — тысячелетний демон, эти материальные мелочи чужды мне. Я могу спокойно жить в поле и питаться росой. Комфорт и роскошь — жалкие капризы смертных.
Как же, блять, хорошо, что моя анатомическая подушка лежала у Нобары во время ревизии.