Он не помнил, когда последний раз видел Дина раненым или больным настолько серьезно, что у него не получалось этого спрятать. Первый раз, конечно, он никогда не забудет, но последний… После стольких травм сына, в том числе умело скрытых, ему сложно было сказать наверняка.
Поэтому сейчас Джон поверить не мог, что перед ним его сын: потухший взгляд запавших глаз, пепельно-бледная кожа с темными крапинками веснушек, которые тот так ненавидел в детстве. Дин лежал в неестественно расслабленной позе, но он не был похож на пьяного или как если бы просто устал после трудной охоты, а просто… просто потому что он вообще едва был здесь. Словно часть его уже ушла, а оставшаяся половина – на пути к…
Кожа да кости, подумал Джон, обрывая мрачные мысли, он так похудел.
На него не похоже.
Джон понимал, в таких рассуждениях нет его вины: в стараниях сохранить семью Дин сам создал образ несгибаемого человека. Жизнь ломала и била его, но каждый раз он поднимался и бил в ответ.
Иногда Джон бродил по больнице, утром одетый в халат санитара, а вечером – в форму охранника. Так он и увидел с камеры наблюдения, как Сэм ближе к ночи просочился внутрь, чтобы убедить брата показаться целителю из Небраски.
Джон задумчиво наблюдал за Сэмом на безмолвном черно-белом экране. Его сыновья были прекрасными знатоками своего дела, но в минуты отчаяния могли совершить опрометчивые поступки. А сейчас в каждом движении Сэма читалось отчаяние.
Джон проследил его путь по изображениям со всех камер до самой палаты Дина.
От увиденного становилось тревожнее, и только через несколько минут Джон снова опустился на спинку кресла. Он так не хотел, чтобы сыновья попали в еще большую беду.
Его терзали сотни вопросов. Чем Дин объясняет отказ съездить в Небраску? Рассказал ли Сэму о сделках с демонами? Вытянул ли из младшего такое же обещание? Будь возможность, Джон подслушал бы их разговор.
Пятнадцать минут спустя, когда к палате Дина побежали медсестры и врач, сердце Джона пропустило удар. Выждав немного, он хотел было кинуться вслед за ними, но вдруг из дверей вышел Сэм, подавленный и разбитый.
Умер?… кровь в жилах застыла, словно превращаясь в лед. Руки дрожали будто от холода. Он не мог ни о чем думать, не мог даже вдохнуть. Второй раз он подумал о том, что Дин…
Врачи говорили с Сэмом. Он казался спокойнее и время от времени поглядывал в палату.
Живой, понял Джон, хотя разум кричал, а надолго ли?
Вскоре Сэма вывела из больницы сердобольная медсестра. Его не станут штрафовать за то, что прокрался увидеться с умирающим братом, Джон был в этом уверен. До самого выхода он следил за перемещением сына по коридорам.
Этот трюк с подглядыванием напоминал, как он приезжал иногда вместе с Дином в Стэнфорд проверить блудного сына. Смотри, но не трогай…
Они держались поодаль, поэтому только наблюдали за безмолвными движениями, будто смотрели такое же видео с камеры. Дин тогда скрывал тоску и мрачные мысли, выдумывая смешные диалоги, и точь-в-точь копировал мимику брата. Однажды, когда случайный первокурсник спросил у Сэма дорогу, Дин превратил разговор в непринужденную болтовню о позах в постели. Джон отругал его, но такие развлечения помогли им пройти через те нелегкие дни, помогли Джону отпустить младшего сына. А Дин своей привычки не потерял до сих пор.
«Я верну их, папа, - Дин сжал пальцы вокруг новой ценности и уснул, пробормотав напоследок: - Но лучше бы ты оставил тот, что с цепочкой. Девчонки бы вытащили».
Джон напряженно улыбнулся сквозь слезы.
***
Он восхищался внутренним светом старшего сына, тем, как все вокруг становится светлее и проще рядом с ним. Это было первой же мыслью при виде русоволосого мальчишки с зелеными глазами и хитрой улыбкой. Он поднял маленького Дина и оглядел его со всех сторон.
- Что-то особенное ищешь? – поддразнила его жена. Он не ответил на ее иронию и лишь продолжил рассматривать малыша. Но Мэри совсем не обижалась, с любовью смотрела на мужа, сдерживая счастливую улыбку. Ей казалось, что ребенок делает то же самое.
- Он точно мой? – пошутил Джон.
С веселым смешком Дин описался ему на руки.
- О да, - рассмеялась Мэри.
Дин вырос стойким, несмотря на хрупкую внешность, которую Джон тоже оценил, хотя и считал его слишком красивым для парня. Никто другой из Винчестеров не блистал красотой в юные годы. Но зато вырос с честными глазами, словно данными природой специально для того, чтобы врать не краснея.
Интересно, что именно Сэм за все время, проведенное ими втроем в дороге, стал больше похож на Джона. А Дин перенял у отца походку, манеру говорить, боевое чутье и стиль вождения, носил его одежду и разделял любовь к року. Но порой казалось, что Дин, сам того не зная, развивал в себе эти качества, чтобы хоть чем-то походить на отца.
С другой стороны, у Сэма… У него проявлялись схожие с отцовскими опасные черты, но, кроме того, оба напролом шли к цели, наплевав на других. Дин, в отличие от них, казался более уступчивым и спокойным. А вот Сэм вместе с Джоном… Ничто не могло встать у них на дороге. Как в песне у Теда Ньюджента – если на пути я встречу дом… то спалю его.
Какая ирония, хмуро подумал Джон. Мысли о горящих домах явно не прибавляли оптимизма.
Случилось неизбежное, то, что должно было произойти: желания отца разошлись со стремлениями младшего сына, и нашла коса на камень. Сэм, с его жаждой насладиться нормальной, не охотничьей жизнью, и Джон – с непоколебимой целью найти и уничтожить убийцу жены. А Дин стал ответом на вопрос, что будет, если столкнется одно с другим.
Зажатый между молотом и наковальней, как многие бы сказали, Дин почти потерял себя. Джон хоть и был одержимым ублюдком, но уж точно не слепым или идиотом. Он знал, кем выглядит, как это давит на старшего сына, но ничего не мог поделать с собой.
Машина Дина? Отцовская.
Любимая кожаная куртка? Отцовская.
Музыка? Тоже…
Дин превратился в копию отца и тень Сэма, которая вдобавок отчасти заменяла жену и мать.
Он был мастером на все руки и источником веселья и легкости.
Все его роли определили два слишком упрямых близких человека. Он стал не просто сыном и братом. Он юморил, когда они грустили, и разнимал в ссорах.
Влезая между молотом и наковальней, он превратился в того, кто одновременно готов был жить ради Джона и Сэма и умереть за них, однако для себя, казалось, не желал ничего. Страх перед одиночеством – вот в чем прятался его эгоизм. Словно без них он становился никем.
Джон помнил, как вел себя Дин после ухода младшего в Стэнфорд. Тот часто посматривал на отца украдкой, внимательно и с тревогой, опасаясь, того, что, в конце концов, и произошло - папа бросил его. Любую работу Дин тогда старался выполнить идеально. Так, чтобы Джон остался цел. Он стал безрассудным, стремясь сохранить отца. И едва Джон исчез, тут же рванул за Сэмом.
А жив ли тот, настоящий Дин?
Или сгорел вместе с Мэри?
Я делал все, что ты просил, - умолял Дин. – Отдал все, что только мог. Я никогда тебя ни о чем не просил, папа…
Разве он мог отказать сыну?
Но в то же время Джону хотелось отругать его – как он только посмел согласиться? Если вспомнить о молотах и наковальнях…
Я бы отдал за тебя душу, подумал он, не сознавая сразу, насколько буквальна эта мысль. Только в отличие от Сэма, ему не нужны были чертовы страницы из дневника, чтобы выполнить ритуал.
Я делал все, о чем ты просил… Все. Отдал все, что у меня было…
В его ушах до сих пор звенел тихий голос Дина.
Я могу отдать за тебя душу. На самом деле, - снова подумал он. А потом… Решил.
Поначалу этот выход казался Джону Винчестеру надежным и благоразумным. Однако, наверняка, это было слишком. Из-за двух обещаний, данных Дину прошлой ночью: одно касалось самого Дина, другое – присматривать за Сэмом, и последнее он собирался сдержать до самого конца. В целом, одно из двух – не так уж плохо.
А значит, он должен быть уверен, что Сэм не сделает того же. Иначе адским тварям крупно повезет – получат двух Винчестеров по цене одного, и все из-за того, что они действуют порознь.