Ганнибал, впервые уловив тенденцию, даже оторопел. На Мёрдер-драйв развернулась настоящая конкиста из-за Уилла Грэма. Она тянулась уже много лет, то обостряясь с появлением новых жильцов, то вяло затихая. Уилл же достаточно иронично и спокойно относился к этому стихийному явлению. Он не изменил ничего в своём поведении и не прибавил. Ганнибал не придумал ничего лучшего, кроме как спросить его напрямую, что сам Уилл думает обо всём этом. «Ничего не думаю. Я думаю только о тебе», — ответил Уилл. Лектер просмотрел его как можно пристальнее и увидел только покой и искренность во взгляде мужа. А ночью Уилл в обычной своей милой манере спровоцировал его на секс с ограничением подвижности, после чего Ганнибал успокоился бесповоротно.
Но он бы не был собой, если бы прекратил присматривать за скучающими дамами с Мёрдер-драйв.
Подходит отбившийся от дружеской любви Уилл, садится на скамейку верхом рядом с сыном. Оглядывает его.
Начинается оживлённое движение.
— Через три минуты, — слышится высокий голос Бэллы, — начнутся салют и фейерверк.
— Однозначно, это забористые антидепрессанты из Мексики, — говорит Уилл.
— Это беременность, — напоминает Лектер.
Все устремляются в один конец сада.
Уилл поднимается, берёт младшего за шею.
— Зачем, папа? — ропщет тот, пытаясь высвободиться.
— Потерпишь, — спокойно говорит Уилл. — Марго рассказала мне, чем вы с Майки занимались.
Младший строптиво поджимает губы, вертит головой, но смиряется.
Ганнибал не говорит ничего. Он никогда не комментирует и не вмешивается в общение Уилла и сына при Кейне. Как и Грэм. Если уж шибко надо — решают наедине.
Когда в небе над головами с треском распускается первый ярко-розовый цветок салюта, Ганнибал чувствует, как его за руку берёт ладошка. И ощущает обдающие его прохладу и покой. Он не видит, но знает, что вторую руку Кейн всунул в ладонь Уилла. Над головой продолжают расцветать огни. Мейстер пылающая выбрасывает в тёмное, синее, летнее небо серебристых птиц, розовые пионы, золотые лилии и изумрудные взрывающиеся каскады водопадов. Все трое стоят, задрав головы. Временами на лица им сыпятся крошки зажигательной смеси. Гости Кроуфордов гудят вокруг, но свист фейерверков и треск салютов почти заглушают речь людей и мейстеров.
Ганнибал склоняется к уху Уилла.
— Океан, — говорит он.
Грэм фыркает, разворачивает лицо к мужу, провернувшись, касается лопаткой плеча Ганнибала.
— Дать тебе в океане?
Лектер вскользь касается его губами.
— Было бы неплохо.
Уилл возвращается в прямое положение.
Лектер понимает, что на Гавайи они полетят.
========== 22 ==========
Уилл вернулся домой раньше планируемого, но всё равно поздно к вечеру. Выпустил собак и проверил ящики в столе в попытке вспомнить, куда всунул мешок с кусочками кактуса. В ящиках того не было. Задвинул нижний и огляделся, задумчиво растирая пальцами переносицу и рот. Двинулся к кухонным шкафам. Просмотрел жестяные банки и полупустые коробки от хлопьев. Заглянул под слив раковины, но кроме сантехнической химии и пустого ведра не увидел ничего.
Он не помнил, куда положил кусочки пейота, которые получил от Карлоса. Прошарил на книжных полках. Перевернул собачьи лежанки. Обыскал шкаф в ванной. Удручённо сел на край кровати, завалился на бок.
Джинджер и Бакстер перелаивались под стенами дома между собою.
Уилл выпрямился, соскользнул на колени, впихнул руки под матрац. Нашёл.
Мескалиновые кусочки были совершенно тёмными, едва деформированными, около с горсти всего.
Грэм ссыпал всё обратно, оставив только один в пальцах. Он избегал наркотиков в течение сознательной жизни, хотя, пожалуй, знал о них очень много. Теоретический опыт его опирался на прочитанное, виденное в кино и переживания отхвативших трип однокурсников, которых он из любопытства подхватывал на эмпатии. Культурная, сакральная и магическая основа употребления природных алкалоидов тоже не составляла для него тайны. Опять же из опыта прочитанного.
Уилл вышел на крыльцо, чтобы насыпать в собачьи миски корм. Попутно положил кусок кактуса в карман рубашки.
Механизм работы любого наркотика сводился к простому, как полагал Грэм: изменение сознания и его сдвижение. «То, что надо», — сказал он сам себе. Поскольку помнил, каким сочувствующим нечеловеческим взором оглядел его Дон Хуан, сокрушаясь о твёрдости его физического и ментального тел. И слова Матуса о том, что сам Уилл ничерта не вспомнит.
Глядя на то, как едят собаки, Уилл впервые в жизни порадовался, что не имел возможности пообедать сегодня, потому что они всей честной компанией провозились в гостиничном номере, собирая улики и отошедшего в окровавленной ванне беднягу со вспоротой грудиной. И то, что Уилл был голоден — тоже на руку. Грэм вернулся в дом и выпил немного воды. Потом вкинул в рот мескалиновый кубик и принялся жевать. Почти. Потому что жевать было невозможно. Сухой кусок требовалось размочить слюной. Чем Уилл и занялся, шатаясь по дому.
Неожиданно, но к месту, из памяти всплыла легенда, привязанная к истории употребления пейота индейцами. «Однажды Великий Шаман и Огонь Татевари в первый раз повел богов-прародителей на поиски пейотля. Огонь приблизился к ним в то время, когда боги сидели кругом в храме и жаловались на свои недуги. Боги стали просить его определить причину их болезней. И тогда Великий Шаман Огонь сказал: «Вы страдаете, оттого что никогда не охотились на божественного Оленя-Пейотля, как это делали ваши предки, и поэтому лишены целительных сил, присущих его чудодейственной плоти». Тут же было решено, взяв луки и стрелы, последовать за Татевари в далекую страну Оленя-Пейотля, чтобы отыскать свои жизни»*, — Грэм улыбнулся, правда горько-горько, развлекая себя сказками, и поднял с пола последнюю искусанную собачью игрушку.
Кусок во рту остервенело горчил. Грэм поздравил себя с наличием устойчивой мотивации, иначе давно бы следовало выплюнуть всё, что навязло во рту. Если конкретно. А вот если фигурально…
Уилл впустил собак. Те уселись у двери. Пока Грэм вытирал им лапы, зазвонил телефон. Проверив входящий позже, Уилл увидел, что звонила Алана Блум. Он отключил смартфон.
Потом его стошнило. По счастливой случайности Грэм толкался у раковины, и больших неприятностей позыв за собой не повлёк. Отплевавшись, Уилл глубоко вздохнул и забросил в рот второй кусок. Это было ошибкой. Но Грэм не принял этого в расчёт или совершенно бездумно пропустил рекомендацию от Дона Хуана, так как услышал звуки приближающейся поступи рядом с крыльцом дома. Он распахнул двери и остолбенел.
Антрацитовый олень смотрел прямо на него, зайдя передними копытами на первую ступень террасы. Расцветающая дымная аура оплывала глянец шерсти и темень рогов. Ауры также оплели теряющие листья деревья, холодную траву и кусты. Электромагистраль вообще полыхала в таком интенсивном свечении, протягиваясь вдоль дороги и растворяясь вдали, что Уилл быстро отвёл глаза. Аура неба вращалась в космическом протуберанце, и Грэм явственно слышал её звучание. «Хайлюкс» Грэма, почти остывший, тоже переливался ягодным свечением. «Всегда знал, что ты живой», — удовлетворённо решил Грэм.
Пейотль сошёл со ступени, не спуская с Грэма глаз. Развернулся. Пошёл прочь. Заступив на асфальт трассы, качнул головой в сторону Грэма.
«Нагваль», — удачно озарило Уилла. Он затворил за собою двери, не позаботившись надеть куртку и, в чём был, завёл пикап, выбираясь вслед за оленем.
Вероятно, что ему повезло. Или же маршрут, которым он добирался до тату-салона Хуана Матуса, изрядно сместился в проекции. Потому что Грэм, подводимый расфокусированным зрением, зачарованным переливающимися аурами живых предметов, избежал столкновения по касательной с двумя идущими по встречной тяжёловозами, второй из которых оторвал кузовом боковое зеркало его пикапа. Уилл почувствовал боль своего видавшего виды автомобиля и прошептал: «Прости меня».