***
Уилл вкатил автомобиль на край тротуарной бровки, заглушил двигатель, отстегнул замок ремня и приложил усилие, чтобы отжать от себя дверь, потому что угол крёна был не в его сторону.
«Нагваль» гостеприимно сиял витринами и полупрозрачной дверью со стилизованной вывеской. Карлос встретил Грэма на пороге и сказал в восхищении:
— Святая Мария.
— Нет, это я, — развеял сомнения Уилл и тут же плюхнулся в диван прихожей.
Кастанеда очень скептически оглядывал утратившие радужку глаза Грэма, совершенно мокрую кожу, покрытую испариной, и бесконтрольный тремор кистей рук и коленей. Чуть погодя выглянул за дверь, чтобы убедиться в том, что «хайлюкс», вдавившись бампером в фонарный столб, косо остывает на почти перекрытом им же самим тротуаре.
— Карлос, ты светишься. Ты жёлтый как…
— Прекрати, Уилл, — предупредил Карлос.
— …двухдневный цыплёнок, — проигнорировал Грэм.
Карлос вздохнул:
— Боже, дай мне сил.
Развернулся и скрылся за ресепшеном.
Грэм, почувствовав скуку, резво поднялся и выбрался из мягкого дивана. Шагнул к стойке ресепшена. Карлос и он были не одни. Всё за тем же кофейным столом, сдвинутым к узкому окну, сидели очередные гости.
— Как вы мне нравитесь, — выдохнул Уилл. — Мне всё здесь нравится.
Тарантино** согласно рассмеялся. Бёртон*** кивнул Уиллу.
— Привет, Уилл, — заштопанным ртом глухо произнёс Джек, Повелитель Тыкв****, и сухим указательным пальцем размешал в чашке с кофе сахар.
— Я так понимаю, вопрос о том, как ты хочешь — постепенно или сразу, — неактуален? — спросил Карлос, снова заступая перед Грэмом и частично закрывая собою Квентина и Джека.
— Я как-то не думал об этом, — безответственно пожал плечами Уилл.
Карлос сделал глазами «ещё бы».
— Сдаётся мне, мистер Грэм явно хватил лишнего? — миролюбиво поинтересовался Тарантино из-за спины Карлоса.
Кастанеда неопределённо двинулся в плечах, принимая решение.
— Давай ты подумаешь прямо сейчас, — великодушно предложил он.
Грэм перевёл на Карлоса космические глаза, закрыл лицо ладонями и с силой растёр кожу. Попытался проморгаться. Тот терпеливо наблюдал.
— Валяй всё сразу, — разрешил Уилл.
Кастанеда обошёл его и встал по левую руку, одновременно совершая направляющий жест ладонью. Грэм заметил две двери. Мог бы поклясться, что прежде на месте дверей помещался резервуар террариума. Но уверен он не был. Да и смысла в константах теперь уже тоже не было. На одной двери была прикручена табличка «Постепенно», на другой «Сразу». Грэм принялся смеяться.
— Что, это и в самом деле так работает? «Съешь меня», «Выпей меня»*****, «Сразу»?
— Да, — спокойно ответил Карлос, но всё же улыбнулся.
Грэм очень заразительно смеялся.
— На самом деле, Уилл, смешного там будет мало.
— Спасибо, Карлос, — чуть успокоившись, положил руку ему на плечо Уилл. И направился к двери с табличкой «Сразу».
— С днём рождения, Уилл, — сказал Тим Бёртон, перекидывая ногу через колено.
— Мистер Бёртон, мой день рождения не сегодня, — Грэм остановился.
Бёртон погладил клетчатый шарф на груди:
— И всё же повеселись там.
Уилл кивнул.
Карлос догнал его, чуть повернул к себе за плечо:
— Мне очень жаль, Уилл.
— Почему?
Но ответа Грэм не дождался. Совершенно непредсказуемо дверь оказалась прямо перед его лицом, растворилась вовнутрь, и Уилл почувствовал, как Карлос впихнул его в открывшуюся комнату. Дверь за Грэмом захлопнулась. И он принялся умирать. В разных контекстах и весьма разнообразно. При содействии знакомых, просто преступников и Лектера. Временами смерть повторялась несколько раз, и Грэм понимал, что застревал в одной и той же проекции. Временами же ему удавалось избежать одной, чтобы наткнуться на следующую.
В мастерской Тобиаса Баджа он умер единожды, задушенный струнами для пианино. Дважды его пристрелил Абель Гидеон из его же собственного оружия. Один раз попал под колёса внедорожника, снёсшего его на тёмной трассе, когда Уилл Грэм, не проснувшись, бродил ночью в окрестностях дома. Несколько смертей от запущенного течения болезни воспаления коры головного мозга слились в бесконечную одну, пока Уилл, прилагая почти физические усилия, не выбрался из этих тупиковых проекций, прижавшись к стене. Стена оказалась стеною кухни Ганнибала Лектера, в которой тот, перебирая в ярости, убил его один раз. Но ещё четырежды просто покалечил, после чего дважды Грэм скончался на операционном столе, но дважды выжил. Чтобы следом сломать себе шею, будучи сброшенным с идущего на полном ходу поезда на рельсы. А чуть раньше Чио же прикончила его из охотничьей винтовки. Потом трижды от потери крови при трепанации. Один раз вместе с Лектером был съеден в свинарниках Мейсона Вёрджера. Один раз его застрелил Долархайд в собственном гостиничном номере. И бесконечность падений со скалистого обрыва. Хотя эти смерти кардинально отличались от предыдущих. Потому что в этих смертях он умирал счастливым. Вместе с Лектером. Захлебнувшись холодной солью. Или чуть раньше от ударов с высоты о камни.
Шквал смертельной боли, обрушивающийся на Уилла Грэма без перерыва, вымотал его настолько, что крики представлялись недопустимой роскошью. Каждые ранение и травма оставляли сенситивный след на теле и в сознании. Но — в этот раз — без физической составляющей.
И, как это обычно и проявляется, физическая боль была не сравнима с тем прозрением, которое обрушилось на Уилла не хуже ледяных атлантических волн. Весь опыт его принятия, отторжения, взаимодействия, вражды, ненависти, страха и любви по отношению к Ганнибалу Лектеру хлынул в сознание. Хлынул вместе с пониманием того, что все эти бесконечные насильственные концовки его воплощений могли бы никогда не происходить, если бы не стремление всё того же Ганнибала выволочь хотя бы одну проекцию развития событий в тот вариант, где они оба остаются живы. Не просто живы, а вместе и счастливы. Раз за разом Лектеру удавалось продлевать Уиллу жизнь, но оба тонули в холодном океане, падая вниз. Своим невероятным эгоистичным упорством тёмный мейстер многократно обрекал Грэма на смерти. И, осознав это, Уилл единственный раз за весь кошмарный трип заорал, в ярости изогнувшись всем телом.
Когда Грэм вынырнул из-под боли и из-под прозрения, то чуть не захлебнулся под чувствами. Сил у него уже не оставалось, поэтому он просто заплакал. Он подумал, что если бы вот прямо сейчас Ганнибал оказался перед ним, Уилл бы жизнь положил, но попытался бы его прирезать. Как оказывалось, ему это нравилось. Убивать. Но он подумал и о том, что попытка бы не завершилась успехом. Грэм теперь окончательно вспомнил свои чувства к Лектеру, которые задвинули боль от ударов о камни, сделав последние смерти едва ли не самым счастливым событием в его жизнях во всех проекциях. Стоя на кромке просвистываемого ветром обрыва, в стороне от раскинувшегося Дракона, которого он и Ганнибал прикончили вдвоём, и вцепившись в Лектера нерасторжимой хваткой — Уилл Грэм был счастлив. Безоговорочно, бесповоротно, потому что в руках его была любовь его жизни. Несмотря ни на что и смотря на всё, что было связано с Ганнибалом Лектером, тот был и оставался любовью его жизни. А сам Грэм был для Лектера точно тем же. И именно поэтому тот не оставлял попыток разбудить Уилла.
— Сука, удалось, — нервно и сквозь слёзы прошептал Уилл.
— Ещё не всё.
Грэм подскочил на месте, шарахнувшись к стене.
Дон Хуан, сидя перед ним на корточках, укоризненно покачал головою.
— Со страшным всё. Теперь кое-что получше, — сказал яки. И, сев рядом с Уиллом, попросил: — Смотри.
Уилл увидел себя. Не то чтобы, но очень похожую на самого себя женщину, лежащую на кушетке. Лектер в хирургическом костюме, спустив медицинскую маску под подбородок, стоял у окна, держа в руках ребёнка. Мальчика. Держал, прижимаясь к маленькому лицу губами и едва раскачивая в руках.