— О милый. Я тебе верю. Всё же есть плюсы в ранних беременностях.
Грэм протестующе повёл бровями и покрутил головой:
— Всё же неполных шестнадцать — это всё что угодно, но только не осознанность.
— Мы поженились с твоим отцом. Всё было законно и прилично.
— А потом ты сбежала.
— Чёрт, Уилли, не начинай всё сначала.
— Даже не думал. Уверен, что пятнадцатилетняя беременность была тебе чертовски к лицу. Как и это платье.
— А вот так уже лучше, милый, — Мелисса снова запустила ложку в «Мон плезир».
Комментарий к 30
*Сметанный желированный десерт с ванилью, ягодами и кусочками свежих фруктов
========== 31 ==========
— Послушай, дорогой, успокойся, — робко попросила Мелисса Грэм, следуя за сыном по пятам, чем очевидно не приносила тому ни покоя, ни утешения.
Грэм не то чтобы нервничал или беспокоился. Нет. С ним приключился банальный классический подвенечный ахуй, проявившийся в форме панически плещущих зрачков, почти съеденных губ и отвратительной нервической слабости во всём теле.
— Милый, соберись. Нас уже ждут. Уилли, тебя ждут, — тщетно взывала Мелисса, стрясая несуществующие пылинки и сор с плечей и лацканов белоснежного подвенечного костюма сына. Временами рвалась поправить фрезии в бутоньерке или широкий атласный кремовый галстук, но тут же отнимала руку, пасуя перед мрачным и ошалевшим взглядом Уилла. Наконец, сдавшись, она опустилась на прикроватную козетку и, подозревая самое нехорошее, спросила: — Милый, ты сам кому-нибудь делал предложение руки и сердца?
— Нет, мама, — агрессивно дёрнулся Грэм.
«Слишком агрессивно», — отметила Мелисса.
— А тебе? Делали? Кроме доктора Лектера? — вкрадчиво забросила она второй крючок.
— Пару раз. Но то были, я уверен, шутки, — Грэм отогнул кружево с окна, прошёлся взглядом по ожидающим в саду гостям и почти застонал.
— А что ты отвечал? Ну, тогда, когда было в шутку?
— Не помню. Может, что-то типа мне надо подумать. Всё, что обычно отвечают в таких бессмысленных ситуациях.
— И?
— Что «и»?
— Что ты ответил им в конце концов, милый?
— Да ничего. Я приложил усилия и больше не виделся с теми людьми.
Мелисса раскрыла глаза шире, осмысливая масштабы поражения.
«Да это почти руины. Стоит называть вещи своими именами», — положила она диагноз.
Вслух же произнесла:
— Прости, Уилли. Я не знала, что так тебя подвела.
— Ты о чём? — почти не слушая мать Уилл снова оказался у окна и снова сдвинул кружево.
— Я не знала, что мой побег так тебя ранит. Ты не признаёшь святости и пользы брака. У тебя есть негативный сценарий неудачно развивавшихся семейных отношений на примере своих собственных родителей. Я знаю, так всегда бывает. Знаешь, в этих телешоу, ну, в тех, где есть приглашённый психолог. Типа «Беременна в шестнадцать»…
— Мама!
Мелисса замолчала, поняв по взгляду сына, что свернула не туда. Но и что однозначно оттащила того из-под панической атаки — тоже поняла.
— Что? — пискнула она.
— Что за дрянь ты смотришь?
— Это не дрянь, — насупилась она.
— Прекрати. И, знаешь, ты здесь вовсе ни при чём. Ни твой побег, ни пьянство отца, ни что-либо иное. Ни при чём. Всё.
— Тогда чего ты так мечешься? — почти прошептала Мелисса.
— Я, блядь, просто боюсь.
— Чего?
Легко было спросить. Много чего. Того, что сегодня ночью Ганнибал убьёт Винни Грэм. Того, что Уилл связывается с тем навсегда. И это навсегда было из тех неголословных, настоящих «навсегда, пока смерть не разлучит их». Того, что утром ему грозило стать отцом совершенно грудного ребёнка. И прорвы всяческих «того», от которых некстати пришедшая в себя его здравая часть теперь вставала на дыбы и брыкалась. Как бы ответить матери так же легко на её вопрос, как легко она спрашивала?
— Я не знаю, — малодушно и ни разу не оригинально откликнулся Уилл и прижал ладони к лицу.
— Ганнибал любит тебя, — Мелисса снова подошла к сыну и ободряюще погладила его по груди ладонью.
«Вот это-то и пугает», — признался Уилл своим собственным ладоням, по-прежнему держа те у лица.
— Уилли, тебе надо расслабиться, — вдруг изменившимся заговорщицким тоном решила мать.
— О чём ты?
— Хочешь экстази?
Грэм выпустил лицо, рассматривая её.
— Что? Отличное средство. Мне всегда помогало. Особенно когда у меня была послеродовая депрессия.
— Ты говорила, что кормила меня сама, — подозрительно сузил глаза Уилл.
— Всё верно. Одно другому не мешало. Ты был спокойным ребёнком, полагаю, что частично из-за этого, — пожала плечами мать.
— Господи боже ж мой… — простонал Уилл и лёг на кровать ничком.
Мелисса секунд пять смотрела на сына. Потом, словно решившись, убрала пряник и достала кнут:
— Так, Уильям Ноэль Грэм. Быстро возьми себя в руки. Дыши и не позорь меня.
Она сволокла Уилла с кровати за рукав, вздёрнула вертикально, встряхнула. Потом зашла слева, вцепившись тому в руку выше локтя.
Уилл почувствовал, как тонкие маленькие пальчики матери стиснули его не хуже металлических армированных прутьев.
— Я сказала это твоему отцу на его свадьбе, скажу и тебе: вздумаешь сбежать из-под венца, попрощайся со спокойной жизнью. Я достану тебя из-под земли и вышибу из тебя всё…
— Я понял. Прекрати.
— Уверен?
— Ты сломаешь мне плечо. Отпускай. Я пойду сам.
— Вот уж нет. Выпущу только у алтаря.
***
Над Торонто заметало снежным ноябрьским ветром. Но в розовый сад Дома С Демонами не опустилось ни снежинки, за что полагалось благодарить Демона Розового Сада. Лишь стоило запрокинуть вверх лицо, как можно было видеть стремящиеся вниз снежные хлопья. Но ни крупицы льда не достигало нежных гроздей глициний и пурпурных плетей фуксий сада на Мёрдер-драйв, 22. Тот таял на неосязаемой границе в воздухе, достигая английского газона и папоротников тёплым дыханием субтропиков.
Мелисса Грэм не зря торопила Уилла, ссылаясь на то, что гости ждали лишь его появления. Джек Кроуфорд — так тот едва ли не наравне с самим Ганнибалом Лектером. Потому что каждая минута промедления, причинённая ему Уиллом, отдаляла того от оазиса шатров, скрывающих под газовыми куполами столы, увитые восковыми шнурами тёмно-зелёных плющей и душистыми звёздами неувядающих марсдений. Джек всей размякшей душой стремился туда, уже преодолев в своём воображении мощёные песчаником дорожки и взявшись за румяный, печёный, хлебный рог самайновского хлеба. Но Грэм всё не появлялся.
Джек, было, решился жалобиться Бэлле, но та с абсолютным бессердечием в тёмном взоре дала ему понять, насколько низменны его томления. И посоветовала лучше присматривать за кольцами.
Кристальный мейстер Кейд Прурнел, принявшая приглашение вести церемонию венчания, терпеливо переговаривалась с Ганнибалом Лектером, стоя под увитой теми же восковыми цветами марсдений и листьями плюща аркой. Мейстер Прурнел находила персонал из демонов, обслуживающий торжество, весьма милым и тематичным. Лектер уверил её, что с наступлением сумерек все прочие приглашённые смогут оценить тех по достоинству.
Пока же приглашённые трепались на скамейках и томились по Уиллу Грэму.
***
Уилл относительно пришёл в себя. Частично благодаря включившемуся здравому смыслу. Хотя наличие того в своей жизни Уилл теперь ставил под сомнение, учитывая то, что всё младенчество его было напоено материнским молоком, изрядно намешанным с экстази. И чёрт знает чем там ещё. А частично благодаря железной хватке материнских пальцев, которых та, следуя обещанию, от сына не отнимала. В правой руке Мелисса Грэм вела сына, в левой держала букет жениха из белокрыльников и фрезий, перевитых атласными белыми лентами.
Словно наблюдая себя со стороны, Уилл в не первый уже раз ощутил надвигающиеся скачки абсурда.
Абсурд уже долго сопутствовал его бытию. Начался тот гораздо раньше, чем Уилл Грэм вышел в розовый сад под руку с матерью. Возможно, что уже тогда, когда маленький Грэм летним утром нашёл записку от неё под тарелкой с гренками. Или ещё раньше. Что насчёт младенческих тусовок с безголовой и обдолбанной молодой миссис Грэм? Пожалуй, что, да. Найдено.