Куча мыслей мелькает у меня в голове, пока я взвешиваю, открыть конверт или нет. Судя по виду, там внутри находятся какие-то бумаги или фотографии, ничего тяжелого. Но, что бы это ни было, это, должно быть, очень важно для нее, раз она это хранит. Если я решу открыть конверт, то не смогу не взглянуть на то, что там находится, но также я не смогу и рассказать Блейк о том, что знаю, что в нем. Правильно было бы положить его обратно в ящик и уйти, но, принимая во внимание тайны, окружающие ее, любопытство берет верх. Надеюсь, что благодаря этому я хотя бы немного пойму, что терзает ее память.
Мне в руки падает стопка фотографий, и я сажусь на кровать, чтобы их посмотреть. На первой изображена женщина лет тридцати с двумя подростками-погодками — мальчиком и девочкой. Присмотревшись поближе, я узнаю яркие голубые глаза Блейк, глядящие на меня с юного девичьего лица. Несмотря на длинные кудрявые каштановые волосы, это определенно она, а, судя по похожим чертам лица, я полагаю, что этот мальчик — ее брат, а женщина — ее мать. На следующей фотографии я вижу Блейк и того же парнишку на лодке, корчащих рожи в камеру. Я широко улыбаюсь при виде фотографии Блейк-подростка, она всегда была потрясающе красива, и мне становится интересно, почему она так кардинально поменяла цвет волос. Я быстро просматриваю остальные фотографии: там есть несколько с ней и ее мамой и несколько с другими девочками, вероятно, ее подругами.
На последнем фото Блейк сильнее всего похожа на себя сегодняшнюю. Похоже, оно сделано позже всех по времени, возможно, когда она уже вышла из подросткового возраста, и выражение ее лица на нем — чистое блаженство. Ее глаза полны очарования, а улыбка сияет ярче, чем тысячеваттная лампочка. Я не могу оторвать от нее глаз. Перевернув карточку, я вижу дату, написанную в левом нижнем углу, судя по ней, фотографии пять с половиной лет, значит, Блейк в это время было лет семнадцать. Я часто забываю о разнице в возрасте между мной и Блейк; она гораздо более зрелый человек, чем любой другой в двадцать два года, и заставляет меня чувствовать себя моложе, чем должен тот, кому за тридцать. Но понимая, что каких-то лет пять назад она еще была живой, беспечной девчонкой, я не могу не задумываться о том, что такого произошло с ней за это время.
Я кладу все фотографии обратно в конверт и прячу его точно на то же место в ящике, где я его нашел… все, кроме последней. Я беру ее себе, как напоминание о том, какой она должна быть, напоминание о беззаботной девушке, которой я хочу помочь ей опять стать. Моя Блейк заслуживает счастья, и я твердо намерен дать ей его.
Рано утром в понедельник я ненадолго уезжаю из больницы, чтобы оказаться на работе, пока никто не пришел. Я хочу забрать из офиса свой ноутбук и спрятать фотографию Блейк поглубже в ящик моего стола, где, я знаю, никто не сможет ее найти. По пути обратно в больницу я заезжаю домой, принять душ, переодеться и бросить в сумку кое-какие свои вещи. Остаток этого дня и весь следующий я не отхожу от нее, большую часть времени наблюдая за тем, как она спит. Пытаясь во время лечения ограничить ее мозговую активность, ей вводят через капельницу обезболивающие и несильные седативные препараты. Во вторник в обед мистер Томпсон и Джей приходят навестить ее, но она не может пока долго бодрствовать.
В среду после обеда ей опять делают компьютерную томографию и видят, что отек значительно спал, и нигде в мозге нет кровотечения. Невролог соглашается отпустить ее под мою ответственность до следующего понедельника. Блейк пытается спорить, утверждая, что может сама позаботиться о себе у себя дома, но ничто на свете не заставит меня оставить ее в данный момент одну. К счастью, врач угрожает оставить ее в больнице, если она не согласится.
В среду вечером Сара помогает мне устроить Блейк в моей комнате, а затем исчезает на кухне, чтобы приготовить нам обоим «человеческий», как она выражается, ужин. По мере того, как из организма Блейк постепенно выходят лекарства, она становится все более активной, и, съев запеченного цыпленка с рисом, ей уже не сидится.
— Мне нужно выбраться из этой кровати, — ворчит она.
— И что ты собираешься делать, выбравшись из нее? — поддразнивая, интересуюсь я.