То, что внутри
- Нет, ты не понял, Серег, - Андрей нервничал, тряс руками, пиво в пластиковом стаканчике плескалось, ляпая по их шортам и майкам. - Я не хочу всякое там, знаешь... как у всех. Как у всех мне дядя Вася с соседнего подъезда за полторашку жигулевского вечерком намалюет. И художка не нужна, у меня художки простой - полтела. - Братан, о чем разговор, - махал руками в ответ Сергей, - я тебя в эту глухомань для чего сутки тарабанил. Дядька - вещь, золотые руки. Китаец, правда, да и хрен бы с ним. Но что творит! Никто такого не может, вообще, ты понимаешь? Ни одна душа в мире, братан! - Понимаю. Но не верю. Везде одно дерьмо, у всех мастеров. Даже краска везде одинаковая, а идеи... в прошлом веке все идеи. Сань, - Андрей пнул спинку водительского сидения ногой, - тормозни, отольем. Саня полуобернулся, с пониманием усмехнулся и резко влепил по тормозам, уводя Мерседес на обочину. Взял рукой с торпедо оборванную с краю бумажку, страничку из блокнота с криво накорябанными цифрами, и пощелкал по ней пальцем: - По координатам - почти приехали. Если не врет навигатор, само собой. - В общем, отвечаю, братан, - сказал Сергей, не обращая внимания на этот жест и открывая дверцу. - Будет обычное дерьмо - я себе на лбу татуху сделаю. Лох, там, или еще чего. - Пидр, - загоготал Андрей. - Лох, запятая, пидр. Потом посерьезнел, достал из кармана шорт опасную бритву, с которой не расставался уже лет десять (с тех самых пор, да, батяня, сука, спасибо тебе, не раз пригождалась), открыл ее и помахал перед глазами. - Я тебе их вырежу, - сказал вслух и снова засмеялся. Сергей покосился, но хлопнул себя кулаком в грудь: - А даже и так. - Забили, - согласился Андрей. - Санек подтвердит. Они ехали еще часа четыре, последний - ночью и по густому лесу; дорога петляла, и Андрей удивлялся, зачем было делать столько поворотов на, казалось бы, ровном участке, но Сергей, словно прочитав его мысли, сказал: - Болота здесь. Потому так, кругами. Андрей лениво кивнул, хотя ему было все равно. Домик, скорее даже изба, появился неожиданно: вдруг, прямо за одним из поворотов, машина соскочила с асфальта и уперлась через пару метров фарами в деревянную стену. Они вышли, Андрей принялся кричать хозяина, но Сергей просто прошел к узкой двери сбоку и, открыв, вошел. Андрей пожал плечами и вошел следом. Старик сидел прямо на деревянном полу около окна спиной к вошедшим. Коптила печь, и, наверное, потому в домике было дымно. - Здравствуйте, - поклонился Андрей, пошатнулся, оперся рукой о стену, но посуда, висевшая там и невидимая в сумраке, загрохотала и свалилась на пол. Саша, шедший сзади, подхватил Андрея, старик обернулся и что-то пробормотал. - Ша, братва, я поговорю, - сказал Сергей. Подошел к старику, склонился и зашептал быстро и часто, тыкая изредка пальцем назад, на Андрея. Старик кивнул несколько раз, затем поднялся, и, подойдя поближе, констатировал: - Пьяни сильна. Низя так рисовать. Трезви нада. Завтра приходить, все не надо, один нада. - Нет, бать, ты не понял, - Сергей снова размахался, - мы полторы тыщи проехали, завтра никак. Сегодня давай. Доплатим, не ссы. Старик неодобрительно покачал головой: - Плохо будет. Нельзя пьяни. - Эээ... - двинулся вперед Андрей, занося руку в кулаке, - ща я этого монгола урою. Саня перехватил руку, прижал брыкающегося Андрея к себе, и глухо, но уверено, сказал: - Слышь, Чингисхан. Уроет ведь. Ты давай, лепи свою мазню, иголки бери, краски, и давай, пока держу его, а то ведь могу и того... не удержать. Старик снова недовольно и непонятно забормотал, склонил голову и пошел в темный угол. Зажег лампадку, похлопал по стоявшей у стены лавке: - Сюда ложиться. Я вас предупредить, плохо будет, вы не хотеть завтра. Я не отвечать. Саня протащил Андрея до лавки, бережно уложил, и тот через секунду захрапел. - Идите, - махнул рукой старик, - нельзя смотреть. - Как же нельзя, - дернулся Саня, но Сергей показал жестом, что все нормально, и кивнул на дверь. Они вышли наружу, плюхнулись в кожаные кресла Мерседеса и одновременно закурили. - Долго будет? - спросил Саша. - Часа четыре, - ответил Сергей. - Старик долго татухи бьет, по-старому, дедовскому, иглой, без машинки. Как раз покемарить успеем, да и Андрюха отоспится. - А че он, нельзя смотреть, такой. Вдруг забуровит? - Не ссы, все норм. Ты понимаешь, ритуал это такой. Он сейчас молитвы почитает, заклинания какие-то там, покурит мох свой, к нему духи спустятся и скажут, что рисовать. Типа, если там чужие будут - не придут духи. - Ха! - недоверчиво выдохнул Саня. - Да, брат, ха. Я тоже не верил, думал, прикалывается узкоглазый, но когда первый раз сюда с людьми приезжал, такая же фигня была. - С Черепом был? - С ним, да. Череп - серьезный человек, но старику поверил, выгнал всех. После сказал, что правда все. Духи там, ботва вся эта. - Ха, - снова выдохнул Саня, но на это раз уверенности было меньше. - Я посплю, разбудишь, как старик выйдет. - Давай, - Сергей выбросил окурок в ночь, - тебе еще назад вести. Он не знал, сколько прошло времени, может час, а может и все пять. Солнце уже поднималось, зажигая верхушки деревьев красным рассветным пламенем, дверь скрипнула, старик выглянул и махнул рукой. Сергей толкнул Саню, они вылезли из машины и вошли в дом. Андрей по-прежнему спал на лавке, одетый, словно и не было ничего. - А где... - начал, было, Саня, но старик жестом приказал молчать. Они подняли спящего, вынесли аккуратно и уложили на заднее сидение. - Держи, дед, - Сергей пихнул старику в руки бумажный сверток, - там все, как надо. - Нехоросо, - качал головой тот, - сильно пьяни, осинь. Плохо будет, сильно осинь. Не надо было делать. Не надо будет плата. И оттолкнул руку. Сергей быстро глянул в сторону машины, секунду помедлил, и переспросил: - Точно не надо? - Не надо, - твердо ответил старик. Сергей кивнул, сунул пакет в карман, довольно усмехнулся, и попрощался: - Ну, бывай, Чингисхан. Не надо так не надо. Сел в машину, и они рванули обратно. По дороге Сергей иногда поглядывал на руку Андрея, на яркий, почти как настоящий, змеиный хвост, обвивавший запястье и поднимавшийся по спирали вверх, на плечо; лучи солнца прыгали на рисунке, и иногда казалось, что змея шевелится. Сергей завидовал немного, но потом понимал, что никогда не решится на тату, и успокаивался. * * * Концерт начинался в восемь, и они еле успели. Настойчивые фанаты уже рвали ограждение, свист и крики толпы были слышны даже в пригороде, на сцену вышел коллектив для подогрева, но его не принимали, требуя главного блюда. Андрей всю дорогу вздрагивал в беспокойном сне, и теперь, когда они остановились, наконец, никак не мог прийти в себя и понять, где они находятся. Сергей всунул ему в руку пластиковый стакан с минералкой, в которой гремел кубиками искусственный лед, но Андрей оттолкнул его, разбрызгав воду по пышущему жаром асфальту. - Долбаное пиво, мать его, - ругался он, когда ребята тащили упирающееся тело на сцену, - отпустите, суки, дайте протрезветь! Но его затянули в туалет, макнули несколько раз в полную воды раковину, завели в гримерку, наспех обтерли, напялили куртку и кепку, повесили на майку очки, и, чуть ли не пинками, вытолкали за кулисы. - ...Андрей ЗаХанта Мыльников, - ревел ведущий, - ваш браза и маза! Ему дали микрофон, подтолкнули к сцене, софиты ослепили на мгновение, и он напялил очки. Толпа взревела приветственно, Андрей махнул рукой, собрался с духом, и начал: - Слышь, братан, я помню, как тебя рвали, трое чертей по-вечеряни зажали, то ли в подворотне, то ли в подвале, но ты пустил по перу им соус ткемали, так жрите твари, то, что вам наклали, мясо, под кислым соусом ткемали... Врезали басы, ухнули ударные, вступили клавишные. - Под кислым соусом ткемали, - вторила толпа, - йоу, йоу, с привкусом стали! Зал раскачался, энергия переполняла толпу, и Андрей чувствовал это. Похмелье куда-то уходило, чуть кружилась голова, потому он старался не прыгать, лишь медленно, враскачку, двигался по сцене, задавая правой рукой ритм. Первый сингл, второй, на третий вышла подпевка, ушла, в четвертом будет гитара, потом перерывчик, подыграет разоргев, думал он, еще чуть-чуть. Вот дотянуть, а там наверх, в гостиницу, там - студия на тринадцатом этаже, большая ванна и девчонка... или девчонки, и, кстати, самое время... - Детка, - начал он следующий сингл, - прости мои слезы, мой непрофессионализм, я забил на тебя, забил на наши грезы, меня потопил мой эгоцентризм, йоу, йоу, каждой твари по паре, и ты моя тварь, я возьму тебя сразу, прочитаю, как букварь... Тетки тают под это дерьмо, говорил тогда Серега, ты, сука, прям в сердце им пишешь. Чертовы малолетки ссут кипятком под эти рифмы, потеют между ног и прыгают в кровать, на ходу сдергивая лифчики и стринги, купленные на сэкономленные с школьных завтраков деньги. Ты, сука, чертов Пушкин, говорил он, мать его Лермонтов современности, и делаешь с толпой, что хочешь. Сергей был пьян тогда, и чертовски накурен, как, в прочем и он сам, наверное, потому-то Андрей и не пустил ему в тот раз соус ткемали (ха!), хотя хотелось до жути. А сейчас, стоя перед беснующимся залом, чувствовал, что тот был прав, что он - чертов мать его бог, что эти люди снесут стены, сомнут оцепления и затопчут любое сопротивление, достаточно ему того пожелать. Свежая татуировка, дававшая о себе знать легкой ноющей болью, вдруг словно раскалилась под майкой, правую руку скрутило судорогой, и он, стараясь не сбиться с ритма, сжимая челюсти, перехватил ею микрофон, ткнул левой в зал, наугад, выждал