Я же, хоть и нескромно об этом говорить, калач тертый: до университета работал в участковой больнице главным врачом, затем консультировал разнопрофильные отделения как в городской больнице, так и в РКБ, знаю материал не по книжке и давно уже изучил психологию студента вдоль и поперек.
– Чем по электрокардиограмме отличается ТЭЛА от инфаркта миокарда? – объясняя материал, спрашиваю я группу и ставлю ее в тупик.
А между тем студенты изучают ЭКГ при инфаркте на третьем, четвертом и пятом курсах, не раз сдавали зачеты и экзамены, но стоит копнуть, и тут же убеждаешься, что твердых знаний у студентов на выпускном курсе нет.
– Ну, хорошо, давайте вспоминать, – говорю я. – Какую глубину и ширину имеет в норме на электрокардиограмме зубец Q?
Некоторые студенты, пошарив в своей голове, начинают листать учебник, некоторые, рассеянно глядя перед собой, вспоминают, что им говорили на пятом курсе, а Петров и Баскетболист продолжают смотреть под стол. Вид у них такой, словно они едут долгой дорогой в общественном транспорте. Мозг у них спит. Каждый в правой руке держит ручку, делая вид, что что-то во время занятий записывает в тетрадку.
– Николаев, начнем с вас, – называю я фамилию Баскетболиста, но студент не реагирует.
– Николаев! – громко повторяю я.
– Тебя, – говорит на ухо Баскетболисту сидящий рядом студент.
Николаев выходит из забытья и смотрит на меня.
– Чо?
Я повторяю вопрос про зубец Q. Николаев прислушивается, ожидая подсказки, при этом его уши еле заметно шевелятся, но никто не подсказывает.
– Высота один, – наобум отвечает он.
– Что один?
– Ну, это…
– Сантиметр, – говорит громко Петров.
– Неправильно. Вы что, никогда не видели электрокардиограммы?
– Зубец Q по глубине не должен быть более одной четвертой рубца R, – заглянув в учебник, уверенно говорит чернобровая, с короткой челкой студентка.
– А зубец Q, он типичен для чего?
– Для инфаркта миокарда, – отвечают сразу несколько студентов.
Так шаг за шагом в течение часа мы разбираем с грехом пополам клинические проявления тромбоэмболии легочной артерии.
Некоторые студенты уже посматривают на часы. Внимание у них притупилось, они устали, а все потому, что ум у них при ограниченных способностях детренирован, и я говорю:
– Делаем на двадцать минут перерыв.
– Слава богу! – с облегчением вздыхая, с чувством произносит Баскетболист. Это веселит группу. Лица студентов оживляются. Они быстро покидают учебную комнату и легкими походками направляются на второй этаж. Там в Республиканской клинической больнице располагается кафе-бар. То ли дело для них: присутствовать на занятии, уткнувшись в тетрадку, конспектировать, отвечать на вопросы или же сидеть за чашечкой кофе и вести под музыку не о медицине разговор.
Чаепитие у них затягивается более чем на двадцать минут, и они всей группой опаздывают на занятие.
3
Я на занятии в течение первого часа говорил практически без перерыва, не устал, но во рту пересохло. Направляясь в доцентскую, чтобы выпить чашечку чая, встречаю Саяра Файзылловича. Это наш аксакал. Ему семьдесят семь лет, но на протяжении многих лет он внешне не меняется – законсервировался и выглядит для своих лет хорошо: маленький, щупленький и белый как лунь.
Обычно в таком возрасте преподавателей отправляют на пенсию, но Саяр Файзыллович знает подход к шефу. Как никто другой он умеет заваривать для него чай, кроме того, Хасану Хасановичу нравится, что он смотрит ему в рот, во всем поддакивает и умеет поддерживать непринужденный разговор. Шеф считает Саяра Файзылловича на кафедре одним из лучших преподавателей.
Как врач же и преподаватель Саяр Файзыллович, учтиво говоря, давно живет старым багажом, научную литературу не читает, конференции не посещает, считая, что учеба ему уже только во вред.
Наш шеф любит таких сотрудников; они ему никогда не возразят, к тому же он понимает, что на их фоне он хорошо смотрится.
Саяр Файзыллович верит в Аллаха, читает молитвы и держит уразу. Но Аллах его, которому он молится, плутоватый, ехидный, что такое принципиальность, самопожертвование и нравственное самоусовершенствование непонятны ему.
Как-то раз я разговорился с Саяром Файзылловичем о религии и невольно мне вспомнились слова Л. Толстого из «Исповеди» о том, что «как теперь, так и тогда явное признание и исповедание православия большею частию встречалось в людях тупых, жестоких и безнравственных и считающих себя очень важными. Ум же, честность, прямота, добродушие и нравственность большею частию встречалось в людях, признающих себя неверующими».