— Я твой друг, монах, и тебя конечно же ждет награда. Чего ты хочешь? Золота? Камней? Прекрасную деву?
Еще раз белозубо оскалившись, монах отрицательно покачал головой.
— Мне не нужно ни золото, ни каменья, ни даже дева, пусть она в тысячу раз прекрасней и добродетельней шлюшки, что подарила миру Господа нашего Иисуса Христа. Я хочу получить копье.
Конунг удивленно фыркнул и кивком указал монаху на ворох оружия у его шатра — его добыли в последнем бою, и среди него было немало превосходных копий.
— Да хоть десяток! Выбирай любое.
— Нет… — Монах никак не желал расставаться с улыбкой. — Мне нужно копье, хранящееся в городе.
— Оно из чистого золота? — хмыкнул Харальд.
— Нет, оно обычное, но таит в себе силу для того, кто верует в Бога.
Викинг вспомнил слова про «шлюшку» и заметил:
— Ты не очень-то похож на истинно верующего!
— У каждого из нас свой Бог, сын мой! — заметил монах. — Ну как, договорились? Я получаю копье, а ты — город.
Харальд задумался — уж слишком необычным показалось ему предложение незнакомца, но задумался лишь на мгновение, после чего кивнул:
— По рукам. Как, кстати, твое имя?
— Меня кличут святым Иудой из Кариота, — ответил монах.
— Странное имя, — сказал Харальд, что, впрочем, не имело для него особого значения. Конунг нежно погладил свой покрытый зазубринами меч, прозванный Свафниром[4], и спросил: — Как я возьму город?
— Просто, — улыбнулся монах и, сияя улыбкой, поведал конунгу свой план.
А он был действительно гениален и прост.
Уже на рассвете нового дня к вратам города прибыл норманнский вестник, известивший, что ночью Харальду явился Бог, повелевший покаяться и принять крещение. После недолгих колебаний епископ решился выйти за ворота, и его с почетом провели в лагерь варягов. Харальд почтительно облобызал холеную длань гостя и был обращен в истинную веру. Горожане ликовали, полагая, что избавились от напасти, и кричали о чуде.
— Чудо! Чудо! — твердили они. — Чудо спасло нас, остановив падающую на город звезду разорения!
Так прошел целый день, полный надежд и ликования.
А еще через день Харальд почувствовал приближение смерти. И вновь поскакал вестник к вратам города, чтобы сообщить последнюю волю умирающего. Новообращенный брат желал, чтобы его причастили в городском храме.
Надо ли говорить, что жители города призадумались? У них были все основания не доверять Харальду. Но отказать умирающему в последней милости было бы верхом неприличия. Горожане дали согласие впустить в город повозку с больным, которого должны были сопровождать лишь десять самых близких ему людей. Всем остальным норманнам было велено оставаться за стенами. Что ж, Харальд не стал спорить, хотя подобное недоверие и оскорбляло его честь. Он был слишком слаб, чтобы спорить. Опираясь на руки друзей, Харальд улегся на дно повозки, сплошь покрытое шкурами, и печальная процессия двинулась в путь. Люди Харальда шли без оружия, что как нельзя лучше показывало их мирные намерения, лица их выражали такую глубокую печаль, что растрогалась даже стража, столпившаяся в воротах. Воины посторонились, пропуская скорбный кортеж. Едва лишь повозка оказалась за стеной, как Харальд улыбнулся всем своим иссеченным шрамами лицом. Он легко спрыгнул на землю, и в руке его блеснул меч, вонзившийся в горло ближайшего стражника. Спутники конунга дружно схватились за мечи и щиты, спрятанные под шкурами, и завязали бой. Дружина, провожавшая своего предводителя в последний путь, тотчас же расправила стальные крылья и устремилась на подмогу крохотному передовому отряду, с трудом державшемуся под натиском стражи. Надо ли говорить, что и этот бой Харальд выиграл? Надо ли говорить, что и этот город пал? Норманны получили заслуженную добычу: и золото, и каменья, и прекрасных дев. Монах же получил свое копье. Он вошел в город вместе с воинами и наравне с ними орудовал мечом, чья рукоять удивительно напоминала крест. Потом монах исчез, а когда Харальд увидел его вновь, в руке его было копье.
— Прощай, король! — крикнул монах, и белая улыбка горела на его залитом чужой кровью лице. — Я взял свою плату.
— Возьми еще что-нибудь! — предложил Харальд.
— Нет, этого мне достаточно.
Конунг загородил монаху путь, подозревая некий тайный умысел — уж больно странную награду выторговал себе монах.
— Ты уверен, Иуда из Кариота?
— Да, король! — ответил монах, твердо встречая взор Харальда.
— Я не король, я конунг, — поправил норманн.
— Ты будешь им. Если поспешишь. Тебя ждут родные края.