Очень скоро подступы к стене были расчищены, и за ней открылся потайной ход — узкий тоннель, наполненный пугающей чернотой. Человек не боялся темноты и не страдал клаустрофобией. Он поднял контейнер и, рассекая тьму лучом фонаря, двинулся вперед.
Тоннель был длинен и запутан, но человеку уже приходилось бывать в нем. С тех пор прошло много лет, но человек обладал великолепной памятью. Он шагал уверенно, ни на мгновение не задумываясь над тем, куда свернуть, когда тоннель разветвлялся. Этими ходами уже давно не пользовались, вентиляция не работала, спертый воздух скрипел в легких, что причиняло человеку видимые неудобства. Однако терпения ему было не занимать. Стиснув зубы, он шел вперед до тех пор, пока не уткнулся в металлическую дверь. В последний раз ее открывали бог весть когда, о чем свидетельствовали ржавчина и толстый слой пыли, но электронный замок был в порядке. Шифр, рассчитанный на несколько миллионов комбинаций, человек разгадал с шестой или седьмой попытки. Дверь со скрежетом отъехала в сторону, и он проник сначала в узкий коридор, а из него — в просторное помещение, посреди которого располагалось замысловатое устройство из десятка модулей и громадного пульта, окружавших небольшую, овально очерченную площадку.
На лице человека появилась довольная улыбка. Он достиг своей цели. Все остальное было проще простого. Введя в считывающее устройство пароль, человек оживил машину. Тревожно замигали индикаторы, словно призывая человека одуматься и переменить решение. Включив питание, он тем самым выдал свое местонахождение, и теперь с минуты на минуту могли нагрянуть непрошеные гости. Но человек не ушел, наоборот, его движения стали лихорадочно быстрыми, пальцы забегали по клавиатуре, выводя на дисплей длинные столбцы знаков. Работа, судя по всему требовавшая немалого времени, отняла у него считанные мгновения. Еще несколько мгновений ушли на то, чтобы убедиться, что с программой все в порядке. Потом человек ввел кодовое слово, стирающее ее, и установил время отсчета: пятьдесят секунд.
Словно не в силах решиться, он постоял, наблюдая за тем, как мельтешат на дисплее цифры, затем взял контейнер и взошел на платформу. Мигающая под грозно нависшим потолком лампочка высвечивала его жестко очерченное лицо, придавая ему попеременно то синий, то красный оттенки. Человек незряче смотрел перед собой. Он отправлялся в бесконечно далекое путешествие и знал, что ему не вернуться назад, и дело было не в том, что обратный путь ему заказан. Просто никто из обитателей здешнего мира не желал его возвращения. Еще было не поздно сойти с платформы и раствориться в тоннеле, а потом, изменив внешность, продолжить нескончаемую игру против общества, однако он знал, что не сделает этого. Рамки прежней игры уже не устраивали его. Раньше была именно игра, развлечение, чтобы убить время. Человек жаждал дела. И потому он отправлялся в прошлое, которое должно было стать настоящим и выхолостить тем самым будущее. Люди считали это невозможным, но для человека не было ничего невозможного. Недаром люди безмолвно и безропотно признали за ним право смотреть на них свысока.
Двойка на дисплее толкнула единичку в ноль, и помещение залил яркий свет, словно вспыхнула звезда. Потом звезда погасла, растворившись в темноте, и вместе с ней исчез человек, оставив на пыльной платформе лишь отпечатки своих башмаков. Человек исчез подобно звезде, чье имя носил…
Тишина — вечная спутница ночи. Струящаяся в распахнутые окна прохлада, лунный свет, убаюкивающий сознание, и тишина, которую лишь самую малость разрушают цикады, выводящие в траве свою нескончаемую песню. Тишина… Тишина и ночь. Ночь и тишина. Тишина — для кого угодно, но только не для Шевы.
Надсадные, раздирающие ночное спокойствие звуки буравили ей мозг. Шева ворочалась с бока на бок, затыкала уши, прятала голову под подушку — все было напрасно. Шел уже третий час ночи, а она никак не могла уснуть. И виной тому был храпящий над ухом негодник Броер. Среди людей много виртуозов храпа, но Броер, несомненно, мог претендовать на титул короля храпунов. Не существовало такой замысловатой рулады, какую не могли бы вывести его глотка и мясистый, покрытый рыжеватыми пятнами нос. С трудом продираясь через причудливый лабиринт его носоглотки, то, что у нормального человека именуется дыханием, превращалось в гамму звуков от высоких всхлипов до басовито рычащего хрипа. Разнообразие звуков сделало бы честь лучшему из симфонических оркестров, замени он вдруг свою медь и струны на дарованные матерью-природой инструменты Броера.