— А если кто-то не хочет приносить пользу?
— Значит, у него нарушены ценностные установки. Его перевоспитывают.
Пауль хмыкнул.
— Ну а допустим, он не желает перевоспитываться?
— Тогда им занимается Управление Порядка. Мы изолируем его и перевоспитываем насильно. Если же данный член общества представляет опасность, его заключают в тюрьму.
— Как Арктура?
— Да, как Арктура… — Шева осеклась. — А при чем тут он?! Если хочешь знать, он совершил столько злодеяний, сколько хватило бы на добрую сотню преступников. После Тана О’Брайена Арктур — самый опасный преступник, какого знал Пацифис. Да что там О’Брайен! Арктур во сто крат опасней, ибо он непредсказуем. Не поймешь, чего он хочет. Порою кажется, что он и не желает зла, но потом все равно выходит так, что каждый его шаг сеет зло. Он словно играет с обществом и навязывает ему иные, свои правила. Он будто шутит, но шутки у него очень неудачные!
— Возможно, он просто не хочет жить по вашим законам.
— Как так? — несказанно удивилась Шева. — Каждый должен подчиняться законам общества. Так было всегда, так есть и так будет. К тому же не забывай, что наше общество — самое справедливое из всех, когда-либо существовавших! Если бы ты только видел, как мы живем. Если бы ты только мог вообразить себе то счастье, которое живет в сердце каждого гражданина Пацифиса. Великое общее Счастье!
— Знаешь, мне всегда хотелось, чтобы счастье было моим. Такое личное счастье, пусть маленькое, но собственное!
— В тебе говорит индивидуализм, присущий твоей эпохе. Ты как Арктур. У него та же болезнь.
— Может быть, — задумчиво прошептал Пауль. Он помолчал, а потом вдруг спросил, словно выстрелил: — Ты любишь Арктура?
— Что?! — Шева была готова задохнуться от возмущения. — Что?! Я люблю этого негодяя?! Да как ты посмел произнести эти слова?! Я ненавижу его!
— Ты любишь его, — сказал Пауль. — В твоем сердце есть ненависть. Но в нем куда больше любви. Любовь и ненависть всегда шествуют рука об руку. Так говорил мне отец. А ваш Пацифис… Он вовсе не столь идеален, каким хочет выглядеть. Я не хотел бы жить там.
Шева зло фыркнула.
— А у тебя и не будет такой возможности! Такие, как ты, недостойны будущего!
— Ты права. У них его просто нет.
В голосе Пауля звучала горечь. Потом он умолк, и Шеве почудилось, что юноша плачет.
— Пауль! — осторожно позвала она. — Пауль! — Но тот молчал. — Пауль, не глупи! Нам ни к чему ссориться. Давай забудем этот разговор и останемся друзьями! Я люблю тебя, ты любишь меня. Все будет хорошо! Пауль!
Но Пауль безмолвствовал. Шева почувствовала себя оскорбленной. Кто он такой, чтобы она перед ним лебезила! Не хочет говорить, его дело! Натянуто улыбнувшись, Шева бросила:
— Как знаешь. Тогда давай спать. Завтра надо придумать, как подобраться к Тимуру.
Поворочавшись, Охотница устроилась поудобнее и попыталась забыться. Но взбудораженное горячим спором сознание не желало успокаиваться, да к тому же ее раздражал резкий запах конского пота, исходивший от войлока. Шева вертелась с боку на бок, не в силах заснуть. Когда же вожделенное забытье почти пришло к ней, запястье толкнула знакомая пульсация. Шева чертыхнулась. В этот раз Сурт выбрал не самое удачное время и место для разговора. Но делать было нечего. Раз директор Управления пытался связаться с ней, значит, у него были на это веские причины. Тихонько поднявшись, Шева вышла из палатки.
Лагерь спал — безмятежно и мирно. Воины, накрывшись попонами, лежали у остывающих костров. Кое-где тревожно всхрапывали кони. Определившись по маяку, Шева направилась к месту, где ее ждал Сурт. Маяк привел ее в небольшую лощинку. Шева остановилась и огляделась по сторонам. Ее зоркие глаза различили размытый силуэт, видневшийся в полусотне шагов от того места, где стояла Шева. «Сурт», — решила Охотница. Она уже собралась двинуться навстречу директору Управления, как вдруг на голову ее упало что-то тяжелое и темное. Последнее, что запомнила Шева, были крепкие мужские руки, обхватившие ее талию…
Итак, Шева нашла на свою голову новое приключение. Как раз в то самое мгновение временного отрезка, являющегося для Шевы абсолютным настоящим, два государственных человека обсуждали ее судьбу. Тем утром директор УПП был вызван к доктор Бермлеру, секретарю Совета Пацифиса. Пацифис представлял собой предельно отлаженную систему. Каждый знал свое место и свою задачу, каждый справлялся с ней. Чрезвычайные происшествия были редкостью, и лишь когда они случались, в дело вступал доктор Бермлер, человек, державший в своих руках рычаги управления ста двумя планетами, неограниченными ресурсами и гигантскими военными силами Содружества. Так было, когда Систему пытался взорвать Керл по прозвищу Несущий Смерть. Так было, когда вырвался на свободу Крысиный Волк. Нечто подобное имело место и сейчас, когда безумный гений Арктур пытался перевернуть судьбу пятидесяти миллиардов обитателей Системы. Арктур представлял угрозу Пацифису, именно поэтому доктор Бермлер вызвал к себе Сурта.