- Папи! - из-за угла вылетел визжащий кулёк одежд, обхваченный алым поясом с бубенцами. В мехах Фьёр разглядела пятно белого, как у отца, личика с красной, сопливой кнопкой носа, и улыбнулась. Она быстро спешилась, сняла платок, капюшон и, мальчик, узнав в гостье давнего друга по играм, когда они ещё жили в Империи, с радостным воплем бросился к ней в объятия:
- Джин!
Джинджер оторвала радостно вопящий комок от земли и, весело смеясь, закружила ребёнка.
- Я скучал! Где ты была? Почему не приходила к нам?
Джинджер беспомощно глянула на Захарию.
- У меня были... дела, - ответила она уклончиво.
- Ладно, Хьюго, хватит. Лучше проводи гостью в дом, - Отис отцепил сына от женщины и ласково хлопнул его чуть пониже спины, поторапливая.
- Мами, мами! Смотри, кого я привёл! Мами!
Из кухонки в густой жёлтый свет ламп вышла Доминика, чуть подобревшая за год, но всё такая же красавица с высоко поднятыми, будто бы всегда удивлёнными бровями. Смольный волос она, как и раньше, собирала в высокий хвост, но теперь на голове носила платок, прикрывая седые виски.
Доминика улыбнулась Фьёр и заключила её в тёплые, пахнущие рыбой и травами объятия.
- Джинджер, как я рада тебя видеть, - проговорила она, совершенно не удивлённая приходом гостьи, будто та бывала у них каждодневно. Фьёр обняла женщину в ответ и изумленно охнула, почувствовав твёрдый и круглый, словно шар, живот под мягким платьем. - Ах, это! - Доминика погладила себя по животу. - Да, вот ждём второго, - и с непонятной для Фьёр гордостью посмотрела на Захарию.
Джинджер была далека от обычного женского счастья, ей не внушали трепета мысли ни о замужестве, ни о детях, которых она родила бы сама. Как военный человек, пусть и бывший (хотя её учитель Берензий, известный Мастер Мечей в Империи сказал бы, что один раз солдат - навсегда солдат), Фьёр не задумывалась о семье. В юности она бредила лишь имперской гвардией и сражениями, наслушавшись несведущих в войнах бардов и их романтических баллад, а теперь, наглядевшись на все ужасы войны, не желала уже ничего: ни битв, ни званий, ни песен в честь павших.
Доминика проводила их на кухню, совмещённую со столовой, и принялась накрывать на стол. Когда на скатерти стояли угощения и ароматный эль, она тихо, словно смущаясь, спросила:
- А ты сама-то не думаешь? Ну, на счёт ребёнка?
- Брось ты, Ника! - ответила Фьёр сипло, и поглядела в сторону, не зная, куда себя деть. От подобных разговоров она робела и потому пыталась скорее их прекратить. - Кому я с таким украшением нужна, - провела она пальцем по шраму, - да и... не до детей мне сейчас.
- И вправду, Дома, - проговорил Отис и обнял жену, - что за вопросы. Человек не успел с дороги отдохнуть, а ты...
- Ладно-ладно. Поняла, - улыбнулась Доминика.
К ним прибежал Хъюго, забрался к Фьёр на колени и все вместе они принялись за еду, шумно расспрашивая друг друга о жизни. Джинджер узнала, что не так давно их общий знакомый, тоже военный, Руфус Шегот женился на цыганке; Захария посмеялся, мол, сильно же Фьёр его зацепила, не прошла ещё по ней тоска, раз даже жену выбрал цыганских кровей, на что она ответила, что выверты судьбы порой смешны, а иногда жестоки. Сама она так и не сказала - и скорее всего, никому никогда не расскажет, - что у них с Руфусом кое-что таки было, пусть и во времена военной лихорадки, когда каждый боялся ничего не успеть, а у Джинджер вдруг проснулась нестерпимая тоска по мужским ласкам.
Время приближалось к вечеру. Хъюго задремал на руках у Фьёр и Доминика, рассмеявшись, сказала:
- Пойду его уложу. А потом к вам вернусь.
- Так и не спросил, зачем ты здесь? По делу или так, путешествуешь? - спросил Захарий, когда жена скрылась за дверьми. Почему-то ему думалось, что Фьёр не захочет говорить о причинах в присутствии Доминики.
- По делу, - после долгой паузы, будто прикидывая - говорить или нет, ответила Джинджер. - Мне нужно в Предел.
- Куда? - жарко воскликнул Отис и даже привстал со стула. - С ума сошла! Что ты там забыла?
Фьёр не ответила. Она молча сидела и баюкала кружку эля, вертела её в руках и заглядывала внутрь, словно высматривала что-то. Взгляд её остановился, стал пустым и таким больным, что Захария, удивлённый, молча присел на место. Он не решился спрашивать про причины ещё раз, но попытался её отговорить: