Рядом с угрюмым шестиэтажным домом приютился деревянный двухэтажный домишко — вход со двора, а во дворе — дровяные сараи, на веревках полощутся кальсоны, наволочки и до дыр застиранные рубашки, на помойке сидят две кошки, а третья пробирается к ним, брезгливо петляя между непросыхающими лужами.
Зайдя в этот двор, Димка убедился, что никто не наблюдает за ним, и негромко свистнул.
Минуту спустя, одно из окошек на втором этаже открылось и показавшийся в нем человек сделал знак рукой — заходи.
Димка поднялся по дряхлой лестнице и оказался прямо перед открытой дверью, где его уже ждал невысокий, болезненно полный парень в клетчатом пиджаке и при галстуке. Черные, гладко зачесанные волосы лоснились от бриллиантина. Парень слегка сопел.
— Привет Гарри Пилю, — небрежно бросил Димка, входя в крохотную прихожую. — Фатеры-мутеры вымелись?
— В кино, — коротко ответил парень, запирая дверь.
Они прошли в небольшую, старомодно уютную комнату, и Димка сразу плюхнулся на диван, но тут же сморщился:
— Хоть бы пружины сменили. А то ведь так прободение мягкого места можно заработать.
Парень, не отвечая, опустил на окошке черную штору и включил настольную лампу с матово-зеленым абажуром. Стало еще уютнее.
— Анька придет? — спросил Димка, выискивая на диване более удобное место.
— Да. Обещала. — Парень сел на письменный стол, рядом с лампой, и угрюмо сказал: — Просьба. Не называй меня при Аните Гарри Пилем.
Димка не отозвался. Уставился в одну точку и несколько минут молчал. Потом взглянул на часы.
— Где же все-таки Анька? Вечно у нее какие-нибудь фокусы.
— Послушай, а нельзя без этого? — глухо спросил парень.
С Димки сразу слетело все его благодушие.
— Думаешь, я бы стал Аньку впутывать, будь у меня другой выход?
Парень насупился. Слышалось только его сопение. Потом не выдержал, заговорил, но сбивчиво, с трудом подыскивая слова:
— Все, понимаешь ли… понятно. Понятно, а все-таки… Ну, как тебе сказать… Что-то тут… нехорошее. Гадкое. И главное — Анита. Уж пусть бы я или ты. Цель и средства… какая-то есть поговорка…
Димка весь подался вперед, слушая этот невразумительный монолог. Лицо у него стало жестким, уже не мальчишеским, и глаза прищурились не по-хорошему.
— Заткнись, Артур! — и Димка вскочил с дивана. Вскочил так неожиданно, что парень вздрогнул, поднял голову и почти испуганно уставился на Димку. А Димка тоже смотрел на него. В упор.
— Вот что, — сказал он медленно, — это дело мы обсуждать не будем. Я беру его на себя. — И он впервые усмехнулся. — Грех беру на себя. А ты можешь вымыть руки. С мылом. Как этот самый Пилат. Ферштеен?
Артур хотел возразить, он даже сделал какой-то протестующий жест, но в эту минуту задребезжал звонок. Резко, неритмично.
— Иди открой, — сухо сказал Димка, — Анька, наверное, пожаловала.
Артур сник. Покорно пошел открывать. А Димка направился было к дивану, но передумал. Сел на письменный стол, как перед этим Артур. Теперь лицо его было в тени.
Анита вошла в комнату оживленная, одетая, как всегда, с иголочки и, как всегда, без малейших следов косметики.
— Димчик! — она улыбнулась радостно, чуть приоткрыв свои ослепительные зубки, и протянула руку.
Не встав со стола, Димка пожал ее прохладную ладошку и показал на диван:
— Садись.
Она посмотрела на него недоуменно, хотя улыбка еще не совсем погасла на ее лице, мелкими шажками подошла к дивану и села именно там, где только и можно было сидеть, не опасаясь пружин.
Артур остался стоять у двери, прислонившись к косяку и нервно поправляя галстук.
— Я целый месяц тебя не видела, Димчик, — сказала девушка, закидывая ногу за ногу.
«Это ж надо… такие ноги!» — подумал Димка, отводя глаза и легонько барабаня пальцами по столу. Ответил он суховато:
— Верно. Не меньше месяца. Ну, и как ты?
— Как живу? Все так же, Димчик. Заурядно.
Димка усмехнулся:
— Еще красивее стала. А я думал, что уж дальше некуда.
Анита рассмеялась:
— Я же только начинаю. То ли еще будет. Но вот он, — девушка головой показала на Артура, — почему-то молчит об этом. Мы с ним видимся чуть ли не каждый день. В кино вместе ходим. И хоть бы словечко.
— Так он же влюблен в тебя.
— Перестань, — краснея, буркнул Артур.
— Ничего себе — влюбленный. Он даже поцеловать меня ни разу не пытался.