— Я тебе покажу «не надо»! А уж насчет добра… — он криво усмехнулся: — Сама знаешь…
Бронька опять заплакала:
— С чего это ты? Из-за Юзефы да Юльки этой, что ли? Как с цепи сорвался…
— А по-твоему, они мне не родная кровь?
Да, кровь-то была родная, но и Друян, и Бронька знали, что не в этом дело. Бронька все-таки добавила:
— Они и тебя обзывали не дай бог как.
— Из-за меня ты их, стало быть, под монастырь подвела? — с ненавистью сказал Друян. — Ну и сука!
На том и кончился разговор. Легли спать. Долго лежали не двигаясь. Вдруг Бронька откинула одеяло, потянулась к Друяну, зашептала над ухом:
— Развяжусь я с ним… на распятии клятву дам… будем как люди жить…
Он отпихнул ее, повернулся спиной; засыпая, слышал ее глухие всхлипывания.
Проснулся Друян и сразу вскочил как ужаленный. В окно било солнце. Броньки не было. Он за минуту оделся, сунул за брючный ремень пистолет, схватил рюкзак и выскочил на улицу.
Солнце еще только поднялось, но он не знал, когда ушла Бронька. Шел по дороге, рассчитывал… Нет, должен успеть, до места, которое он себе наметил, ходьбы не более часу, а Болеслав не из ранних птичек. Друян не только успел, он ждал их три часа с лишком. Наконец затрещала мотоциклетка.
Карабин Болеслав повесил на грудь, потому что сзади сидела Бронька. Одной рукой держалась за Болеслава, другой придерживала платье. Друян подпустил их метров на тридцать. Лишь после третьего выстрела мотоциклетка резко вильнула и врезалась в сосну. Но мотор не только не заглох, а напротив, ревел теперь так, словно небо рушилось. Оба — и Бронька и Болеслав — далеко отлетели в сторону. Болеслав не двигался. Бронька ползла на четвереньках неизвестно куда, Друяна она не видела. Он зашел сбоку и всадил в нее две пули. Мотор продолжал реветь, и выстрелы были почти не слышны. Друян вернулся к Болеславу, дострелял последние патроны, потом нагнулся над мотоциклеткой и вырвал ключ зажигания. Оглушительный рев сменился оглушительной тишиной. Друян вытащил у Болеслава документы, сунул их к себе в карман, взял карабин и патроны.
Поздним вечером того же дня по ту сторону озера его встретили Юлькин брат и еще какой-то мужик, постарше.
Когда они уходили, Катерина стояла на пороге. Кит обернулся и помахал ей. Она не ответила, ушла в дом. Странная женщина. Может, ему показалось, но она его будто предупредить о чем-то хотела. Пока они завтракали, все поглядывала на Кита, а потом стрельнет глазами на Друяна, прищурится, губы скривит, не поймешь, то ли зло, то ли боязливо.
Кит громко спросил:
— А кто приходил от партизан? Как его звали?
Женщина рта не успела открыть, как Друян торопливо сказал:
— Племяшка моя приходила, Юлька.
— Почему же она не дождалась нас?
— А хрен ее знает. Может, велели не рассиживаться тут.
Друян, прищурившись, посмотрел на женщину. Та вышла из кухни. Тогда он негромко сказал Киту:
— Ты при бабе не очень-то язык распускай. А то ведь возьмут ее за бока, она все и выложит.
— Ненадежная?
— А кто надежный? Ты, что ли?
— Ну все-таки, — сказал Кит, — кому-то можно верить, кому-то нельзя. Раз уж к ней связных присылают, значит в какой-то степени верят.
Друян одним глотком допил молоко, встал.
— Хватит тары-бары разводить, надо идти.
…И вот, они идут.
Лес поредел, похоже, что впереди болото. Кит не любит болот. В жаркий день там задохнуться можно. Воздух липкий, влажный, горьковатый. Легкие будто ватой забиты. И, как ни старайся идти след в след за Друяном, где-нибудь сорвешься-таки с кочки, хлебнешь в ботинки болотной жижи, и начнет хлюпать, мерзко, противно, ноги преют. И комары, конечно. Бич божий! И змеи. Кит с детства боится змей. Увидит гадюку, передернет его, по спине — мурашки…
И все-таки Кит уже ко многому привык. Сравнительно быстро для потомственного горожанина. Пил воду из луж, спал на мокрой земле, таскал на себе по сорока килограммов и делал еще много такого, что, представь он себе это раньше, сказал бы: не смогу… Разве, сидя в городе, можно понять, что такое лесная жизнь. Да, Кит тогда и не задумывался об этом. Важно было добраться сюда, а уж там: бог не выдаст, свинья не съест…
Роберт сначала удивился: почему это Кит вдруг стал так рваться на сложное, непродуманное дело? Но Кит выкладывал один аргумент за другим, и наконец Роберт сам загорелся. Они часто встречались в то время. Почти всегда у Роберта. Запирались в его комнате. Иногда в дверь стучала Элина. Приносила им чай, хлеб, ячменный солод или брусничное варенье.
— Эт-то отлично, — говорил Роберт, макал палец в солод и совал его в рот.