— После тебя никто есть не станет, — говорила Элина.
— Почему? — удивлялся Роберт и вопросительно смотрел на Кита. — Разве ты не станешь есть?
— И как еще, — улыбался Кит.
— У него же пальцы грязные, — говорила Элина.
Роберт начинал разглядывать свои пальцы.
— Нет, они не грязные. Они вымазаны в чернилах. Чернила — не грязь.
— Все равно, — говорила Элина.
Иногда она заходила еще раз, унести посуду.
Незадолго до отъезда Кита Элине исполнился двадцать один год. Кит случайно попал на день рождения, хотел уйти, но его заставили остаться.
Гостей было мало: две девушки, работавшие вместе с Элиной в парикмахерской, высокий мужчина с большими залысинами на лбу, которого звали Адольф, ну и мать, конечно, Роберт.
Кит чувствовал себя неуютно, Его «дама» — неугомонная толстушка с белыми кудерьками — начала с самого идиотского вопроса.
— Сколько вам лет? — спросила она так громко, что все сразу уставились на Кита.
Кит покраснел:
— Мне?
— О господи, ну конечно же вам!
— Ему семнадцать, — сказал Роберт.
Толстушка захлопала в ладоши:
— Так мы же почти ровесники, я старше вас на самую-самую малость. Это просто замечательно, правда?
Кит не понимал, что в этом замечательного, но, чтобы отвязаться от нее, кивнул:
— Несомненно.
— Семнадцатилетних, — сказал Адольф, — в этом году будут брать. В зенитную артиллерию. Это точно, как дважды два.
— Бог ты мой, таких-то мальчишек, — вздохнула мать Роберта.
— Они уже не мальчишки, мама, — сказала Элина.
— Ну, это как сказать, — опять все испортил Роберт, — во многих отношениях мы еще не переросли своего возраста.
— А что это за отношения? — тут же прицепилась к нему толстушка.
Роберт усмехнулся:
— Отношения между мужчиной и женщиной, например.
— То есть любовь, да?
Киту хотелось встать и уйти, а Роберт, как ни в чем не бывало, пустился в свои обычные запутанные рассуждения. Толстушка была в восторге, и Кит на время освободился от обязанностей кавалера.
Он ковырял в тарелке и незаметно наблюдал за Элиной. Элина мало говорила в этот вечер, и Киту показалось даже, что она грустит. Если Адольф ее спрашивал о чем-то, она медлила с ответом, словно не понимала, о чем это он. Она была очень красива. Высокая прическа еще больше подчеркивала классически правильные черты лица и оставляла открытой прекрасную, стройную шею. И в этом платье, ярком, красно-цветастом, Кит тоже никогда ее не видел. Он не любил нарядно одетых людей, но в Элине и сегодня не было нарядности, просто она была красивей обычного.
Потом встали из-за стола, завели патефон. Киту пришлось танцевать с толстушкой, но танцевал он намеренно плохо, и та скоро отстала от него. Кит устроился в углу гостиной, под большой пальмой с острыми, как стрелы, листьями, и оттуда наблюдал, как танцует Элина. Танцевала она почти все время с Адольфом, тот что-то рассказывал ей, она иногда кивала, но лицо оставалось задумчивым, глаза не оживали.
Когда Элина подошла к нему, Кит так растерялся, что даже не сразу встал. Она взяла его за руку:
— Пойдемте.
— Я плохо танцую, — сказал он, чувствуя, что у него дрожат ноги.
Но ее ладонь уже легла на его плечо, и Кит, как загипнотизированный, впервые в жизни обнял ее за талию.
Сначала они танцевали одни, и Кит с трудом двигал одеревеневшими ногами, потом закружились еще две пары, и стало немного легче. Он даже решился сказать:
— Вы не очень веселы сегодня, а ведь у вас день рождения.
— Нет, — сказала она, — ничего… Все в порядке.
Потом Кит опять устроился в углу. Подошел Роберт, уселся на ручку кресла, потер лоб:
— Знаешь, моя сестра, кажется, собирается замуж…
Все это было как бы в прошлом веке, быть может, так бы и осталось там, не будь новой встречи. Кит стал подсчитывать, потом пересчитывать, все равно оказывалось — всего пять дней назад. Тогда он стал вспоминать тот день час за часом, с самого утра, когда проснулся в чужой квартире и первым делом нащупал под подушкой свой браунинг, так он делал теперь всегда, хотя знал, что на Трейманиса можно положиться. В Ригу его послали не ради ребят, чьим посланцем он был, про ребят сказали: свяжешься — хорошо, не свяжешься — большой беды не будет. Главное — Трейманис. Рацию — только ему, в собственные руки. Как он скажет, так дальше и действуй. Родители, да, все понятно, но ты же не маленький, к ним ни шагу, даже на улицу, где они живут, ни шагу. И про сестру твою слышали. Любишь ее? Тогда о чем речь? Если бы только твоя смерть, так черт с тобой, дурак всегда найдет способ помереть, но смерть теперь ходит по ниточке, от одного к другому, ты будешь считать, что отправился на тот свет наичестнейшим образом, а на поверку окажется, что ушел подлецом, оттого что ниточку за собой потянул. Ясно?.. Чего яснее, даже тошнит от ясности.