Та закатывает глаза и провозглашает:
— А разве это не ты сказал однажды, что при виде первого же красивого личика, у тебя напрочь сносит крышу… ты, видите ли, влюбляешься в него в ту же минуту.
— Мне тогда было семь, — стонет Леон возмущенным голосом. — Может быть, мы еще вспомним, как ты писалась в кровать до трех лет…
— Я не писалась в кровать до трех лет, — теперь уже возмущается Каролина. — Это была Мия, чтобы ты знал. Мия, а не я!
Килиан склоняется в мою сторону и произносит:
— Похоже, с этими ребятами скучать не приходится. Они всегда такие веселые?
— Все время, — подтверждаю я, неожиданно смущаясь при виде легкой щетины на скулах парня. И ямочки на его подбородке… И самого его присутствия под одним со мной одеялом.
Что я вообще здесь делаю? Патрик не должен был отпускать меня одну. Он должен был бы сидеть рядом и прижимать меня к своему теплому боку…
— Я как-то перерос период юношеских вечеринок, — отозвался он на мое предложение пойти сюда вместе. И я ощущаю почти сиротство, лишившись его плеча в виде поддержки…
Это чувство не отпускает меня весь вечер, до самого того момента, как Килиан произносит:
— Еще увидимся, Ева. — И я отзываюсь неискренним:
— До встречи. — А потом возвращаюсь домой и укладываюсь под бок Патрику, ощущая горячее тепло его тела, к которому могу прижаться без зазрения совести.
Но даже и тогда что-то не перестает дрожать в глубине моего сердца…
Это «что-то» пробуждает меня на рассвете, всего лишь после четырех часов сна, и заставляет предупредить пробуждение самого Патрика.
— Уже не спишь? — удивляется он, заметив, что я гляжу на него сквозь полуопущенные ресницы. — Во сколько вы вчера вернулись?
— Около часа. Ты уже сладко спал, соня…
— Прости, хотел тебя дождаться, да сон сморил меня. Вымотался за день.
— Что вчера делал?
— Закончил заказ на садовый гарнитур. Ты должна его увидеть! — и он тянется к телефону, чтобы показать мне фотографии своей работы.
Некоторое время мы рассматриваем сделанные Патриком снимки и обсуждаем необходимость их размещения на созданном мною сайте, а потом я, все еще ощущая острую потребность услышать расспросы Патрика о моем собственном вчерашнем вечере, произношу:
— А знаешь, Килиан тоже был там вчера. — И замираю в ожидании ответа… Тот выходит не совсем тем, на какой я рассчитывала:
— Он все еще влюблен в тебя, этот мальчишка? — и улыбается самой незамутненной ревностью улыбкой.
— Не думаю, — отвечаю я в том же тоне. — По-моему, он запал на Каролину.
— На Каролину? — удивляется Патрик. — Они знакомы меньше одного дня.
— Похоже, их чувствам это не помеха.
— Вот уж чуднО, так чуднО, — продолжает удивляться Патрик, а я думаю о словах сестры, сказанных прошлым вечером по дороге домой:
— Чтобы влюбиться, достаточно нескольких секунд. А я провела с ним намного больше времени… К тому же, от него обалденно пахнет! Ты не могла ни почувствовать: сочный апельсин с ароматом морского бриза.
— Промозглый ветерок с озера ты, верно, спутала с морским бризом, — отозвалась я тогда на слова Каролины. — Не почувствовала ничего такого.
— Просто ты ни разу ни ткнулась носом в его футболку — сразу поняла бы, о чем я говорю, — со значением провозгласила девушка. И я возмутилась:
— С какой стати я бы стала тыкаться носом в футболку чужого парня?!
— Просто ради разнообразия?! — пожала она плечами, и Леон разразился громким хохотом.
Сразу после обеда родные засобирались домой — их ожидала долгая дорога — и я с тоской думала о притихших стенах этого дома после их отъезда. К тому же, мне так и не удалось поговорить с Луизой… Сама она придерживается политики невмешательства, но я-то знаю, что ей небезразлично, что со мной происходит.
Я подлавливаю ее в гостевой комнате перед самым отъездом, когда та складывает в дорожную сумки свои немногочисленные вещи.
— Луиза, — окликаю ее с порога, и та оборачивается:
— Ева, милая, — говорит она, — а я вот собираюсь, — и продолжает суетиться.
Вижу, что ей есть, что мне сказать, но она не хочет этого делать. Подхожу и крепко ее обнимаю…
— Луиза, мы так и не поговорили…
— О чем, милая?
— О Патрике, например.
Женщина глядит на меня и произносит:
— Ничего нового я тебе не скажу, Ева. Могу лишь повторить сказанное перед твоим отъездом из Штутгарда: каждый имеет право на собственные ошибки.
— Хотите сказать, что Патрик — моя ошибка?