— Я сейчас со всем разберусь, не стоит так волноваться, — лепечу я и разворачиваюсь, чтобы броситься наутек от его колючего взгляда, но Бабетта уже стоит за моей спиной с полным стаканом недостающей в заказе колы, и я его, конечно же, сбиваю локтем… прямо на колючеглазого клиента с пиццей и мороженым.
— Проклятье! — орет тот, вскакивая со своего стула — его белая рубашка выглядит как картина экспрессиониста с целой плеядой разрозненных пятен. — Зачем вообще берут на работу таких нерасторопных коров? Ты испортила мою лучшую рубашку, — и тычет в меня длинным пальцем с идеально ухоженным ногтем.
От стыда и расстройства я почти не чувствую ног — вылетаю за дверь и сую руку в карман джинсов: там, истертый практически до неразборчивого состояния, лежит клочок бумаги с номером телефона Патрика… Я сорвала ее с его объявления по поиску очередной сиделки для матери, и вот уже вторую неделю ношу в кармане, так и не осмелившись набрать шесть заветных цифр. Возможно, теперь пришло время сделать это… Быть официанткой, определенно, не мое.
Само наличие этого клочка бумаги до странности успокаивает меня, и я почти готова забыть неприятную сцену, только что произошедшую со мной, но тут появляется Бабетта с кислой миной на лице.
— Мне пришлось одной отдуваться за тебя! — кидает она с раздражением. — Это, знаешь ли, удовольствие не из приятных… Вот, — она сует мне в руку листок с номером телефона, — этот тип позвонит тебе — оплатишь ему работу химчистки. — И тут же одаривает меня снисходительной улыбкой: — Такова уж жизнь, принцесса, не куксись!
Уж мне-то она может не рассказывать, какой несправедливой может быть жизнь, но я молча проглатываю свою претензию к ней: она ведь нарочно стояла так близко ко мне, могла бы при желании предупредить катастрофу со стаканом — и целенаправленно расправляю в руках почти истершийся клочок белой бумаги.
Пора сделать это!
Пора позвонить Патрику.
Он назначает мне встречу на восемь утра — к девяти ему надо быть на работе — и я весь вечер накануне не нахожу себе места: вдруг он узнает меня, вдруг потребует бумаги о подтверждении моей квалификации, которой у меня, конечно же, нет вдруг, вдруг, вдруг, вдруг…
А еще я целый час поутру выбираю правильный наряд: что обычно носят сиделки, я имею самое смутное представление. Нет, однажды я видела, как из дверей Патрикова дома пулей выскакивает длинноногая девица в туфлях на высокой платформе, а он с порога кричит ей:
— Постойте, Марина, может, попробуете еще раз — уверен, мама станет вести себя лучше!
Но та даже не оглянулась… Если та девушка была сиделкой его матери, то я, определенно, ничего не смыслила в этой жизни.
В итоге я останавливаю свой выбор на любимых джинсах с заниженной талией и на обычной черно-белой футболке с надписью «Все в нашей жизни неспроста». Мне нравится многозначительность этой фразы…
Я никогда не переступала порога дома на Визенштрассе двадцать один, но сам факт того, что в нем проживает Патрик Штайн, делает этот дом для меня особенным, и я с благоговейным трепетом нажимаю на кнопку звонка…
Сердце так оглушительно клокочет в груди, что это сравнимо разве что с несущимся по прерии табуном диких мустангов… «Они» грозят вот-вот затопать меня насмерть!
— Ева… Ева Гартенроут, правильно? — обращается ко мне Патрик, встречая меня на пороге своего дома. Мы впервые стоим с ним лицом к лицу после девяти лет разлуки, и я едва могу дышать, а уж о словах и речи быть не может. Киваю головой.
Патрик меня не узнает!
Патрик не узнал меня…
Не знаю, чего во мне сейчас больше: радости или разочарования, и это при том, что я в принципе не хотела быть узнанной им… или все-таки хотела? Судя по моей реакции, хотела, хотя и боялась себе в этом признаться.
Вижу сеточку морщин у его глаз и их несколько вылинявший, словно выгоревший на солнце некогда ярко-янтарный цвет выдержанного бурбона… Что с тобой приключилось, Патрик Штайн, задаюсь я мучающим меня вопросом? Ты подавал такие большие надежды… Где все это? Где тот веселый парень, что катал меня на пони и угощал мятным мороженым? Где твои длинные волосы и открытый взгляд?
— Когда вы готовы приступить?
— А… что… извините, я задумалась, — смущенно лепечу я, понимая, что снова глубоко погрузилась в собственные мысли. — Когда я могу приступить? — переспрашиваю я.
— Да, именно об этом я и спрашивал, — недовольно кидает мой возможный работодатель.
Я несколько ошеломлена: он даже не поинтересовался, есть ли у меня опыт работы, а я тут такую речь напридумывала, такое готова была наворотить… Зря, получается.