И я ей верю, верю, но от этого не менее грустно. Я полагала, что мы поедем на свадьбу Мии все вместе, а тут это…
— Разве вы не хотите поехать в Штутгард? — спрашиваю я. — Все вместе, как одна семья?
— Милая, — бабушка целует меня в макушку. — Мы и так все твоя семья. А длительные дороги нам с Ингольфом нынче и не по возрасту, знаешь ли. Устаем мы сильно. То ноги затекают, то спина… Мы всё лучше дома посидим да за Линусом присмотрим, а вы с Патриком поезжайте — вы молодые, вам можно.
А потом меня и вовсе бросили одну… Сразу после операции, на которую Рената уехала несколькими днями позже, Патрик поглядел на меня виноватыми глазами — я сразу поняла, что меня ждет не самая приятная новость — и сказал:
— Ева, мне тяжко об этом говорить, но тут такое дело… Можно я останусь в Виндсбахе на Рождество?
«И ты, Брут?» мысленно восклицаю я, отчего-то стоически принимая его слова. Наверное, к этому все и шло — подспудно я была готова к чему-то подобному. И даже понимаю, что так даже правильно…
Вспоминаю наш вчерашний визит в больницу, когда Рената, едва отойдя от наркоза, слабо нам улыбалась:
— Врач сказал, что все прошло удовлетворительно, — шептала она слабым голосом. — Возможно, мы еще повоюем.
И доктор Кляйн, важный, как и все люди его профессии, сказал:
— Отдых и домашний уют способны творить чудеса. Уверен, у вас все будет хорошо, фрау Мельсбах. Особенно в Рождество…
— Хочешь остаться с Ренатой и Лукасом? — спрашиваю я.
Патрик утвердительно кивает.
— Ренате нужен уход, да и бросить сына в первое же наше совместное Рождество… Сама понимаешь, это было бы как-то…
— Не по-отцовски? — подсказываю я.
— Вот, ты все понимаешь, — улыбается Патрик.
И тогда я тоже киваю:
— Хорошо, поеду одна. Надо только посмотреть расписание поездов…
— Спасибо, Ева. — Патрик прижимает меня к себе и крепко целует.
Я же думаю о том, что это было бы и наше с ним первое совместное Рождество, вот только он об этом как будто бы совершенно запамятовал.
25 глава
В вечер перед отъездом раздается звонок в дверь, и я с удивлением замираю, увидев на пороге Килиана.
— Привет, — мнется он в нерешительности, кутаясь в куртку от кусачего декабрьского ветра. — Я только хотел сказать, что мог бы подхватить тебя завтра по дороге в Штутгард. Незачем ехать поездом… Что скажешь?
Я продолжаю молчать, не зная, что и ответить — мне боязно, что сейчас появится Патрик, и повторится сцена мордобоя на нашей лужайке. Теперь уже присыпанной первым снегом…
— Я не уверена… — только и успеваю произнести, когда за спиной действительно появляется Патрик, который и говорит:
— Почему бы и нет, в самом деле. Так даже лучше: тебе не придется мыкаться на пересадках, а мне волноваться за тебя. Буду знать, что ты в надежных руках!
Они с Килианом глядят друг на друга, не дружески, но без неприязни — ощущаю себя полностью дезориентированной, когда голос-таки возвращается ко мне:
— Я уже купила билет.
— Его легко сдать. Это не проблема…
Неужели Патрик, действительно, готов отпустить меня с Килианом? Никак не могу в это поверить. А потом понимаю: это своего рода жест благодарности за оказанное доверие в его отношениях с Ренатой. Он хочет показать, что доверяет мне не меньше, чем я ему… И тогда я соглашаюсь ехать с Килианом.
— Тогда завтра в семь, — произносит он на прощание, направляясь к калитке.
И я вдруг с ужасом думаю: «Он ведь не собирается везти меня в Штутгард на мотоцикле?»
… Голубая «Ауди-А3» дожидается меня у дверей, когда я в последний раз целую Патрика в губы и выскальзываю за порог, ежась от пронизывающего холода. Со мной небольшой чемодан и чехол с вечерним платьем — я сшила его специально для свадьбы Мии. Килиан помогает уложить и то, и другое в багажник, услужливо распахивая передо мной дверцу автомобиля.
Надеюсь, Патрик этого не видит. Мне неловко принимать знаки внимания от чужого мужчины… Пусть даже он Килиан Нортхофф. Хотя от него, если уж быть совсем откровенной, принимать их еще более неловко.