— Это не романтика, Ева, сними ты уже эти розовые очки: чувства проявляются в делах, и где же дела Патрика, доказывающие его любовь к тебе? Где они, в конце концов? — И другим тоном: — Ради него ты бросила свою семью и уехала в полную неизвестность… Нянькалась с его мамашей, терпела его собственные пьяные дебоши, а теперь еще эта Рената, ты и ее терпишь… Ради чего? Ради эфемерного чувства, которое ничем, кроме как на словах, не проявляется… Посмотри, он даже на свадьбу Мии с тобой не приехал.
— Он был вынужден присмотреть за Ренатой… — произношу совсем тихо, неожиданно сраженная словами сестры. Не могу поверить, что она видит наша с Патриком ситуацию именно такой… такой неприглядной, неправильной. И не только она, должно быть, все остальные тоже воспринимают ее именно в таком свете.
— А твоя учеба? — спрашивает Каролина. — Ты рассказала ему о ней?
Я молчу, но она и так знает ответ: не смогла, особенно после появления Ренаты в нашем доме. Просто не решилась…
Каролина стискивает отвороты своей накидки и уже другим, менее агрессивным тоном произносит:
— Именно поэтому мне и не стыдно за свой обман. У вас нездоровые отношения, Ева, ты должна была это понять… — Потом подходит ближе, желая прикоснуться к моему плечу, но я не позволяю ей этого: у нас с Патриком чудесные отношения — она все неправильно понимает. Искажает правду своими превратными словами… — Не злись на Килиана, — Каролина опускает руку, — он здесь не при чем: это я уговорила его подыграть мне, сказала, что волнуюсь за тебя… Мы все волнуемся, — поправляется она, и я понимаю, что родители тоже входят в число волнующихся. Осознание этого подобно ядерному взрыву в тысячу мегатонн… Я зажимаю рот ладонью, чтобы не заорать в голос. Не выплеснуть отчаяние в жалостливом скулеже…
Прикусываю палец.
— Ева…
Настороженный голос сестры кажется мне пронзительным, словно крик ворона, словно скрип гвоздя по поверхности стекла, словно… Я не могу его слышать. Достаточно уже ею сказанного… Разворачиваюсь и иду в церковь — мне нужно пережить этот день, только один-единственный день, а потом я уеду. Уеду и больше никогда не вернусь… По крайне мере, до так самых пор, пока они не осознают свою ошибку…
Предатели. Заговорщики. Шпионы.
Патрик любит меня!
Я люблю Патрика…
Остальное не имеет значения.
Хорошо, что мы уезжаем следующим же утром: притворяться дольше было бы мучением…
Не могу не думать о том, что слова сестры — это озвученные мысли каждого из членов моей семьи.
Это как камень, спрятанный за пазухой…
Никто не решается вынуть его и швырнуть в меня, подобно Каролине.
— Я приготовила для тебя сумку с теплыми вещами, — говорит Луиза, спускаясь по лестнице. — Зимой в горах очень холодно, уверена, они тебе пригодятся.
— Спасибо, — я вымучиваю благодарную полуулыбку.
— А это мой рождественский подарок. — Каролина подает мне празднично упакованную коробку, обвязанную красной лентой. — Я очень надеюсь, что ты его оценишь.
Мне вовсе не хочется принимать от нее этот подарок: она интриганка и обманщица, и не заслуживает моего доброго к себе отношения. Однако ради приличия я беру коробку двумя пальцами, словно касаюсь осклизлой лягушки, а потом опускаю ее в рюкзак.
Леон целует меня в щеку — на него я сержусь меньше всего. Сама не знаю, почему.
— Все хорошо? — интересуется он.
— Лучше не бывает, — отвечаю на автопилоте и подхожу проститься с Петером.
— Хорошо отдохнуть, — напутствует он меня. — Не забудь прислать фотографии.
— Мы тебя любим, — говорит Луиза, и я, едва сдерживая слезы, выбегаю из дома.
Килиан уже ждет меня в автомобиле — мы выруливаем с парковки, направляясь в сторону баварских Альп.
Теперь, когда остальные заговорщики остались позади, я полностью сосредотачиваюсь на Килиане Нортхоффе — если и не на самом злостном из них, то на самом… отлично притворяющемся, это точно.
«Ответ я тоже должен писать от руки или это необязательное условие?»
«Может, у тебя дома марка завалялась, сможешь подсобить?»
Воспоминания отзываются режущей болью, и выплеснуть ее почему-то хочется именно на Каролину: вынимаю из рюкзака ее подарок и несколько раз верчу его во все стороны…
— Не собираешься его вскрыть? — интересуется Килиан, до этого и двумя словами со мной не обмолвившийся. Видно, чувствует мое настроение… Гад ползучий.
Вместо ответа опускаю боковое стекло и швыряю коробку в окно.
— Что ты творишь? — орет парень, резко надавливая на тормоза. Шины визжат по асфальту, меня кидает вперед, так что я чудом не прикладываюсь носом о панель, сердце стучит, как оглашенное… А еще мне стыдно за собственную импульсивность. Распахиваю дверцу и бегу по обочине в поисках выброшенной коробки… Той нигде нет. Вообще нигде…