Я даже не собираюсь отвечать на такое: с чего он вообще решил, что может предлагать мне нечто подобное? Полный абсурд. Молча застегиваю молнию под самый подбородок и прикрываю глаза.
Килиан сидит, не шевелясь, какое-то время — мне так и хочется открыть глаза, и посмотреть, что он делает: должно быть, глядит на меня — и только много позже выключает свет, застегивает молнию, и мы затихаем в темноте.
Мы лежим долго, очень долго, а сна, как не было, так и нет. Килиан дышит размеренно и ровно, должно быть, уже уснул…И только я отлежала себе все бока. В конце концов, не выдерживаю и тяну за бегунок молнии, стараясь сильно не шуметь, высвобождаю руки и начинаю копаться в рюкзаке.
Вот и фонарик. Кладу его на пол, отведя свет в сторону от спящего парня…
Извлекаю побитую коробку с подарком Каролины. Оберточная бумага прорвалась в нескольких местах, и я безжалостно избавляюсь от нее полностью… Приподнимаю крышку — под ней белые конверты. Маркированные, подписанные от руки. Ни один не вскрыт.
Четыре письма, отправленные на наш адрес в Штутгарте, адресованы… Еве Мессинг. И только на самом нижнем, подписанным моей собственной рукой, значится имя Каролины.
Письма Килиана, понимаю в тот же момент.
Письма Килиана, адресованные мне…
О нет, мне нельзя их читать, точно нельзя, однако я надрываю самый первый, подписанный моею рукоюо конверт и извлекаю лист бумаги.
«Дорогая Ева…»
С опаской оглядываюсь на своего спутника: спит, определенно спит. Только у меня такое чувство, словно я слышу его голос, и разговор, которого я так долго избегала, должен вот-вот состояться. Пусть даже через эти послания…
Уверена ли я, что хочу этого… Не хочу. Вот только сила воли снова меня подводит…
Вино и стресс — гремучее сочетание, понимаю с отчаянием!
«Дорогая Ева, никогда не думал, что стану писать тебе, да и кому-либо другому в целом, такое вот послание… По сути, любовное. Звучит странно, я знаю… Но обстоятельства порой складываются самым неожиданным образом. После нашего прошлого расставания, когда ты ясно дала понять, что любишь Патрика и собираешься провести с ним всю жизнь, я как-то смирился — пусть и было непросто — и начал жить дальше. Насильно, как известно, мил не будешь, а ты, пусть и зацепила меня чем-то, тогда меня не любила… А потом появилась Каролина: подошла ко мне на парковке супермаркета — я как раз дожился маму — и сходу спросила, тот ли я Килиан Нортхофф, что был некогда влюблен в ее сестру. Я подивился самому ее наличию, а потом признался, что да, было такое дело. Вот тогда Каролина и рассказала о тебе: мол, старая карга донимает тебя, как только может, а Патрик и пальцем не готов ради этого пошевелить… И что глаза твои потухли, лишились красок и света, что она не узнает прежней Евы, веселой и жизнерадостной.
Во мне словно всколыхнулось что-то… В тот момент я понял, что прежнее чувство все еще живо, и что сам я готов ради тебя на все, что угодно. Даже на нелепый обман со вспыхнувшей любовью к Каролине и этим подлогом с письмами, позволивший мне чаще видеться с тобой.
Сейчас ты сидишь напротив и пристально наблюдаешь, как я вывожу на бумаге строчки этого признания… Ты думаешь, что я пишу Каролине, и хочется верить, хоть немного, да ревнуешь меня к ней. Твои нахмуренные брови дарят мне надежду… Призрачную, но все же. Это лучше, чем ничего.
Не знаю, прочитаешь ли ты когда-либо все здесь написанное, однако признаться тебе в своих чувствах хотя бы так — уже огромное облегчение. Меня как будто бы распирает изнутри… Не знаю, удастся ли сдерживаться дольше. Порой кажется, что это сильнее меня…» И подпись: «с любовью, твой Килиан».
Письмо выпадает из моих рук… А тихий голос произносит:
— Наконец-то ты знаешь правду… Я люблю тебя, Ева.
Слышится звук расстегиваемой молнии — теплая ладонь ложится на мое плечо.
— Я просто хотел, чтобы ты знала об этом.
Жар, ничуть не охлажденный морозной атмосферой ледовых стен, затопляет меня до кончиков пальцев на ногах — оборачиваюсь, почти упираясь носом в слегка небритую щеку.
Сама не понимаю, что творю, только я подаюсь еще чуточку вперед, смещаюсь вправо… замираю, соприкоснувшись с уже знакомыми губами губами.
Вдыхаю — выдыхаю — не могу остановиться…
Жаркое летнее солнце вспыхивает под кожей, когда мы начинает целоваться с ненасытной жадностью.
29 глава
Что-то изменилось…
Ощущаю это сразу по возвращении, едва переступив порог Патрикова дома. Мало того, что клеймо изменницы, кажется, выжженным прямо у меня на лбу, так еще и сердце ведет себя не самым привычным образом. Например, не вскипает при виде расположившейся на диване Ренаты с тарелкой попкорна в руках, не екает от встречи с сумрачным Лукасом, встретившим меня в своей обычной манере: «лучше не подходи», оно просто… не радуется возвращению.