Когда белые отступали, Феликс ходил по тобольским купцам и предлагал им сохранить ценности у себя в Знаменском монастыре. У жены городского головы выманил таким путем шкатулку с драгоценностями. У купца одного - банку с золотом, запаянную. А после никому ничего не возвратил, сказал, что при обыске отобрали, хотя обыска у них в монастыре не было. Говорят, что к нему и какие-то царские драгоценности попали.
Где теперь Феликс, неизвестно. Из Тобольска он уехал в 1923-1924 году. Когда уехал, вытребовал к себе монашку Евсетию, свою любовницу. Потом стало известно, что Феликс отравил ее: слишком многое она про него знала. Такие штуки он и до этого проделывал, заметая следы. Зарезал монаха Иннокентия, говорили также, что и другой монах, Прокопий, скоропостижно умер не без его участия, да, похоже, и сам игумен, Павел Буров, который очень его боялся,- тоже. Его все привыкли бояться: при царе был связан с полицией, при белых - с контрразведкой и всегда стращал: кого хочу - предам, кого хочу - выручу.
Была еще в городе жена крупного торговца и пароходчика Голева. Он богатый старик, а она из бедной семьи, молодая и красивая. Звали ее за бойкую жизнь попросту - Нюркой. Когда Романовых привезли, она метила поживиться от них чем-нибудь - бриллианты любила. Удалось ли ей это, неизвестно, но когда она бросила Голева и, обокрав его, уехала с новым любовником в Омск, то бриллиантов у нее в шкатулке было немало. А потом в Омске у нее еще любовник был…»
- Тут уж ты перестарался,- смеясь, заметил Михеев, читая записи Саидова.- Зачем в протокол тащить всех ее любовников?
- А я знаю? - сам удивился Саидов, озорно хмыкнув.- Вдруг пригодится…
- Это верно, нам все может пригодиться,- задумчиво подтвердил Михеев.
А Саидов каждый день прибавлял к списку бывших монахинь новые имена. Подолгу рыскал по городу и окрестным деревням, устанавливая адреса, добывая сведения о бывших жилицах обители.
- Эка, сколько ты их откопал, можно заново монастырь создавать,- заметил ему, смеясь, Михеев.- Только игуменьи не хватает.
- Будет и игуменья,- довольно щурясь, успокоил его Саидов.- Дай только срок.
- Где ты ее возьмешь? Она ведь умерла.
- Одна умерла, а другая жива. Та, что сменила Дружинину. Липина ее фамилия.
- Так давай ее сюда,- обрадовался Михеев.
- Обожди, дай срок. Липина в Омске. Ее еще разыскивать надо. И доставить сюда.
- Даю, даю срок. Неделю хватит?
- Думаю, что раньше успеем. А пока давай работать с теми, что здесь, под боком. Только, я смотрю, мямлишь ты с ними. Нас так не учили. Построже надо. Враги ведь. Что с ними нянчиться.
- Нельзя, Саша. Не все враги. Есть и просто заблудшие души, случайный элемент. Да и с врагом надо быть сдержанным, спокойным. Бить его логикой, а не жестокостью. Криком да грубостью ничего не докажешь, истины не добьешься.
- Ну, твое дело,- сказал Саидов, видимо, не очень убежденный в его правоте.
А «свидетели» тем временем шли и шли: по два-три в день доставлял их Саидов в кабинет Михеева. Однако в большинстве это были рядовые монахини, мало или вовсе непричастные к укрытию ценностей. Нового почти ничего они добавить не могли. Были и такие, что лишь путали Михеева, указывая на неизвестные якобы тайники, которые на поверку оказывались ложными. Иные болтали невесть что о фантастических, никогда не существовавших драгоценностях, хранившихся будто бы в монастыре, но нетрудно было убедиться, что это лишь отголоски обывательских слухов, нараставших в свое время подобно снежному кому.
Встречались и фанатички, глубоко затаившие злобу и ненависть к «нехристям», разрушившим их привычный уклад. Они либо упорно отмалчивались, ссылаясь на незнание, либо прямо заявляли, что ничего не скажут, ибо отвечать не желают. Однако Михеев терпеливо, подолгу сидел с ними, пока не устанавливал, что и сказать-то им чего-нибудь нового, собственно говоря, нечего. А если и есть что, то незаметно для себя они так или иначе это выбалтывали в разговоре.
Особенно колоритной среди таких была Карпова - Селафаила по монастырю. Сухая, костистая старуха с фанатично горящими на длинном лошадином лице глазами, без единого зуба во рту, она явно стремилась «пострадать за веру». Даже на обычные вопросы отвечала злобно, с вызовом, прямясь на стуле, как на костре amp;apos;.
- Какую должность в монастыре вы занимали? - спрашивал ее Михеев.
- Келейницей была у матушки игуменьи, царство ей небесное, несчастьями убиенной. Накажет вас бог за ее святую душу.
Михеев, устав от обходных и наводящих вопросов, на которые никаких интересных ответов не получил, решил пойти напролом.