— Что же мне теперь здесь вечно висеть, до скончания времен?!, — внутри все похолодело, волна страха хлынула в душу, наполняя ее ужасом и близким безумием.
Мысли вновь лихорадочно заметались, ища выход, словно дикие звери в клетке. И не находили. Ему вдруг стало так холодно и одиноко! Вокруг был бескрайний мир, чужой и холодный и он висит в нем намертво впаянный в пространство, ничего не зная ни о себе, ни об окружающей вселенной. От мучительных переживаний внутри стало жарко, обида на свою незавидную долю вытеснила страх, оставив только безграничное недоумение.
Он потерял представление о времени: то ему казалось, что он висит здесь несколько минут, то целую вечность. Постепенно рассудок стал брать верх над бурей эмоций, к нему вернулась способность анализировать. И Он тут же понял, что уже долгое время бродит среди одних и тех же мыслей, переживает одинаковую последовательность чувств.
— Неужели я здесь нахожусь столь долго, что исчерпал неповторимость мыслей и чувств?
Странно, но это его не испугало, Он устал пугаться. Напротив, апатия приносила ему успокоение. Он вдруг отчетливо понял, что в его положении надо избавиться от чувств, а самое главное, Он понял, как это можно сделать! И Он не стал сомневаться, Он открыл шлюзы и с легким интересом ощущал, как истекают из него эмоции, как они растворяются в окружающей пустоте. Ему стало так хорошо!
— А что, — подумал Он, — даже если я вечно буду здесь висеть, то в этом нет ничего страшного. Это даже любопытно, наблюдать за жизнью Вселенной, смотреть, как рождаются и умирают звезды, ждать и дождаться ее конца.
С этими мыслями Он окончательно успокоился, в душе воцарился мир и покой. Он созерцал окружающий мир, считал звезды, выискивал в хитросплетениях галактик красивые узоры, некие образы, смутно напоминающие о чем-то далеком и безвозвратно утерянном. Чем больше Он всматривался в мир, тем ближе он становился. В один прекрасный момент Он вдруг понял, что вселенная, внутри которой Он очутился, живая! Ее большое тело, состоящее из мириадов звезд, дремало у ног Господа и видело его в своих снах. А еще Он перестал ощущать время, оно лилось сквозь него, не задевая и не меняя. Ему почему-то казалось, что при желании Он легко может вернуть каждое мгновение, прошедшее через него. И это ему тоже нравилось. Постепенно ему открывалась гармония вселенной. Нет, он не смог бы ее описать или объяснить. Он осязал ее душой, некими новыми ее струнами, неведомо как появившимися и звучащими в нем новыми мелодиями. Восторг требовал выхода, и Он стал сочинять стихи.
Сначала у него плохо получалось, и Он даже хотел бросить это занятие, но делать было нечего, а слова помимо его воли рифмовались в строчки. Так как в его памяти отсутствовали сведения о собственном прошлом, в наличии которого Он все чаще сомневался, то рифмовал Он то, что видел, и то, как это ощущал. Порою получалось забавно. Он выбирал произвольно звезды и начинал вплетать их в свои рифмы, и что интересно, Он потом не терял их, легко находя среди остальной звездной россыпи, словно между ними устанавливалась некая связь. Она не была долговечной, но была! Больше всего стихов Он посвятил мерцающей разноцветием звезде, которую называл теперь Близкой. Порою строчки получались вдохновенными, чаще, посредственными, но и те и другие выветривались из памяти. Но это его не огорчало, ему казалось, что Он сеет строфы вокруг себя, бросает их в пространство, и они плывут вдаль, прорастая и вплетаясь в этот живой мир.
Постепенно стихотворчество ему наскучило. Он перестал рифмовать, забыл свои поэтические опусы. И лишь одно стихотворение Он запомнил навсегда: