– Я работаю, много работаю, просто пока все что я делаю сырое, а значит никому не нужное. Никто не ест тесто вместо хлеба. Но я иду по пути совершенствования.
– И когда ты придешь?
– По этой дороге невозможно куда-то прийти насовсем, весь смысл в процессе.
– Ну, хорошо, а деньги-то ты скоро будешь за это получать, или в этом процессе они тоже не предусмотрены?
– Не знаю, – просто пожал он плечами, – надеюсь что скоро. Нам тоже деньги нужны. Скоро сыночку с квартирой надо будет помогать. Да мало ли…
Мы еще немного постояли, выкурили еще по одной. Кошка, устав валяться, скрылась в подвале. Я сел в машину, завел мотор и в предчувствии удовольствия от драйва нажал на “газ”. Двигатель бесподобно взревел, и машина рванула с места в карьер. Я высунул руку в окошко и помахал на прощание. В зеркале заднего вида еще несколько секунд маячил смотрящий мне в след, немного сгорбленный Профессор.
Встреча последняя
– Ты где?
– На даче сижу, дописываю книгу.
– Отлично! Я сейчас в районе Сосново, скажи адрес, заеду.
– Это далеко, на полпути в Выборг.
– Ничего, меня это не пугает, – немного помолчав, я добавил: – Так и знал, что ты где-нибудь в этом районе окопаешься.
Профессор назвал адрес.
– Нормально, у меня родительская дача недалеко. Через час заеду.
Неделю до того шли сильные дожди. Во вторник, как только перестал капать с неба противный мелкий дождик, я поехал за грибами. В районе Сосново, где уже в течение почти сорока лет на шести сотках суровой карельской земли боролась за жизнь разнообразная садовая растительность, любовно посаженная моими родителями, мне были знакомы все грибные места. Походив по лесу, где прошло всё моё детство, я погрузился в воспоминания и мне захотелось поговорить с каким-нибудь давним знакомым, с тем, кто жил в моём прошлом, и встретившись с которым сейчас, я бы мог подтвердить реальность вороха воспоминаний. Положив полную корзинку ярко-оранжевых лисичек в багажник своего старенького “рено”, я набрал номер Профессора, с которым не виделся уже года четыре. Вообще инициатором наших встреч всегда выступал я, так как Профессор, по-моему, не нуждался в общении вовсе. Хотя иногда я слышал от него вольный пересказ то об одних посиделках с нашими одноклассниками, то о других, но проходили они не по его инициативе.
Очередная пауза во встречах затянулась оттого, что со мной три года назад случилась неприятная вещь.
Бизнес у меня шёл совсем плохо, доходы сокращались. Я начал сильно бухать. Мы жили со Светкой в моей квартире, отсуженной у бывшей жены. Светка тоже бухала вместе со мной. Вся наша жизнь крутилась между Московским вокзалом, где я забирал у курьера готовые дипломы, Светкиных встреч с клиентами и нашими вечерними попойками. В середине 2000-х спрос упал, а люди стали более требовательными. С некоторых пор многие кадровики заимели привычку проверять подлинность дипломов, звоня в ВУЗы или делая официальный запрос. Люди теперь хотели иметь дипломы не просто на настоящих гознаковских бланках, они хотели, чтобы запись об их окончании имелась в архиве того ВУЗа, диплом которого они покупали. Правда, число таких университетов насчитывало не более десятка. Цена этих дипломов, конечно, была выше, но и мороки с ними было гораздо больше. Прибыль уменьшалась, обороты падали. Мрачная безысходность овладела мной. Быстро спивающаяся Светка раздражала своим гарантированным наличием и быстро приближающимся предсказуемым концом, но других помощниц я так и не заимел. Дно жизни летело мне навстречу, и увернуться уже не было никакой возможности. Не знаю, в какой момент я поскользнулся и начал своё падение. Сейчас, спустя четыре года, я пытаюсь всмотреться в уходящее всё дальше темнеющее прошлое и найти тот момент, когда, уверовав в свою неуязвимость, вечное везение, я поскользнулся и полетел вниз. Но после долгих хождений по закоулкам памяти я так и не вспомнил, как и когда это произошло.
Глубокой осенью 2011 года поздно вечером, я как всегда пошёл за добавкой в круглосуточный магазин на первом этаже нашего дома. Я часто туда ходил в таком состоянии, что потом плохо об этом помнил. В этот раз я вообще ничего не запомнил. Только через двадцать дней, когда меня перевели из реанимации в общую палату, отец рассказал о том, что продавщица магазина мне, валяющемуся на грязном цементном полу в луже собственной крови, мочи и блевотины, вызвала скорую помощь. Трое неизвестных ей мужиков, лиц, которых она не запомнила, зашли в магазин, когда я уже купил бутылку водки. По словам продавщицы, она не поняла, как началась драка, всё произошло очень быстро. Это скорее была даже не драка, а жестокое избиение. Увидев, что я не двигаюсь, эти трое выскочили из магазина и растворились в сырой ноябрьской темени. Скорая приехала только через сорок минут. В приёмном покое “второй истребительной” больницы, как её называют в народе, я провалялся два часа, пока “в дугу нагнутый” врач с бейджиком “Рыжиков О.В.”, каким-то чудом осмотревший меня расфокусированным взглядом, не отправил меня в реанимацию со словами, почему-то запомнившимися мне, несмотря на практически коматозное состояние: “Ничего, больной, и не таких ставили на ноги”. Странное ощущение знакомости его лица промелькнуло в голове. Промелькнуло и исчезло в закоулках мутного разума.