Зал оказался светлой, в три высоких окна, комнатой площадью метров двадцать пять. Его две стены поблескивали идеально чистыми стеклами книжных полок высотой по три метра.
– Высота полок три метра? – уточнил я свои прикидки.
– Ага. Видишь, сколько книг вошло? – с восхищением спросил Профессор. – Помнишь, как на старой квартире они у меня в стопках по углам стояли?
– Помню, помню. Теперь у тебя настоящий праздник души, вот даже еще место осталось, – и я показал на пару еще пустых полок.
Засвистел чайник, и Профессор, дымя сигаретой, побежал на кухню заваривать чай. Я прошелся по залу, выглядывая в окна, затем осмотрел оставшиеся две комнаты. Вообще квартира мне понравилась. Она была не такой большой, как показалась вначале, но все равно достаточно просторной и светлой. Квартира располагалась в торце дома, поэтому окна ее выходили на три стороны. Мебели, перевезённой из старой двушки, катастрофически не хватало на такое пространство. Создавалось впечатление разряженности. В спальне посередине одиноко стояла двуспальная кровать, которая явно гордилась своим центральным положением, загнав платяной шкаф за дверь в угол, из-за которого его сейчас почти не было видно, а огромный фикус, гордость Ларисы, сиротливо зеленел у окна. В спальне сына кровать тоже занимала доминирующее положение, а прочие немногочисленные предметы мебели испуганно жались к стенкам. “Кровать посередине, это что-то из Ларискиного подсознания”, – отметил я для себя. Впечатление обжитого и насиженного места в комнате сына Профессора производил только угол со столом, на котором стоял огромный монитор с беспроводными клавиатурой и мышкой. Здесь не было книг. Небольшой по нынешним временам телевизор, единственный на всю квартиру, стоял в зале на столике, в простенке между двумя окнами. Напротив, как бы внимательно всматриваясь в его черный мертвый экран, стояло два округлых зеленых кресла. Эта троица составляла неразрывную компанию как на старой квартире, так теперь и здесь. “Похоже, только им здесь и комфортно. Наверное, потому что они банда”, – подумалось мне. Даже книги, любимицы Профессора, недовольно смотрели из-за стекол своих шкафов. Влажность квартиры, забираясь под корки и между страниц, впитываясь в бумагу, поселяла плесень, которая медленно съедала их.
Вернулся Профессор, докуривая сигарету, присел на подлокотник кресла, взглянул на меня. В левой руке он держал тяжелую хрустальную пепельницу.
– Все посмотрел? – прокручивая сигарету и снимая пепел с кончика о бортик пепельницы, спросил он.
– Посмотрел. Дел еще у вас много с этой квартирой. Начать, да кончить. Денег уйму нужно. Ты на кафедре своей сколько получаешь?
– Копейки.
– Тяжело вам придется.
– Ничего, прорвемся. Я сейчас начну ремонтом заниматься, долги отдадим и все деньги пустим на ремонт. Теперь только бы здоровья хватило на все: на книгу, на квартиру. Мне тут “зарубили” ее, – голос его дрогнул. В нем слышалась плохо скрываемая обида и растерянность. – Представил на рецензию, а ее “зарубили”.
– Ну, ничего, спать не будешь, вот тебе еще восемь часов к суткам, – в шутку предложил я.
– Мы не можем долго не спать, потому что нам постоянно надо приникать к своей первооснове. Помнишь легенду об Антее? – совершенно серьезно ответил Профессор.
– Не, что-то смутное крутится в голове, но вспомнить не могу. Это из Библии что ли?
Серьезность Профессора меня озадачила. Видно, проблема эта его сильно беспокоила, и я своим вопросом попал в болевую точку.