– Хм… – проговорил Ван Вейтерен. – Тогда Гелиогабал отменяется. Всегда приятно вычеркнуть хоть одно имя из списка подозреваемых.
Со стороны Риккена к ним приближались несколько частных детективов. Видимо, Банг поставил заслон со стороны порта, потому что целых десять минут полицейским комиссарам никто не мешал.
Баусен посмотрел на часы.
– Половина пятого, – сказал он. – У меня в морозилке жаркое из баранины. Только разогреть. Что скажешь?
Ван Вейтерен заколебался:
– Если ты дашь мне сперва пару часов в отеле.
– Само собой, – кивнул Баусен. – Приходи в мое гнездышко около семи. Надеюсь, мы сможем посидеть под открытым небом.
Беата Мёрк залезла в ванну и выключила свет. Погрузилась в теплую воду и представила, что лежит в матке. Мысль об этом возникала у нее довольно часто, так что наверняка это что-нибудь да значит.
Она ощупала талию и бедра и подумала, что теперь ей удается держать вес на одной точке. Пятьдесят семь с половиной. Она пробежала восемь километров, последние два – в быстром темпе. Правда, некоторые утверждают, что жир эффективнее всего сгорает, если бежать вполсилы, но, черт побери, неужели не слетят несколько лишних граммов, если приналечь от души?
Хватит ерунды. Она положила голову на край ванны и почувствовала, как усталость распространяется по всему телу. «Мне тридцать один год, – подумала она. – Я женщина-полицейский, мне тридцать один год от роду. Ни мужа, ни детей. Ни семьи, ни дома, ни яхты…»
Эта мысль также часто посещала ее. Ну, без дома и яхты вполне можно обойтись. Без мужчины – тоже, во всяком случае, в данный момент. С детьми сложнее. Куда сложнее… Это вопрос совсем иного порядка. Может, именно для того, чтобы убежать от него, она любила представлять себя в матке? Кто знает? Из ее семи-восьми ближайших подруг еще со школьных времен пять-шесть уже вовсю занимались своими детишками. Кстати, и мужья, и яхты у них тоже есть. Слава богу, что она уехала из Фрисена. Как ни крути, это было важнейшее условие ее свободы. Недолго бы она продержалась, живи с ними рядом. Ее независимая и свободная жизнь сморщилась бы, как… как использованный презерватив. Родители, грехи детства, ошибки молодости – все это как отметины на лбу. Как обязательная метка соответствия на товаре – крупными буквами! «Ни за что на свете!» – подумала она.
И все же… Рано или поздно она должна будет обзавестись ребенком, рано или поздно ей придется создать семью, она знала об этом. Знала уже несколько лет, но в самом начале января, в каждый свой день рождения, она давала себе отсрочку еще на год. Она называла это «мораторий на двенадцать месяцев». Еще немного. Что ж, отличный подарок на день рождения, и мораторий еще будет значиться в списке пожеланий – во всяком случае, еще один раз…
Найдя на ощупь мыло, она переключилась на другое. В конце концов, сейчас самое неподходящее время, чтобы думать о муже и детях… кстати, на женщинах-полицейских женятся только мужчины-полицейские, так что выбор ограничен. Банг, Мосер и Кропке… какая прекрасная идея! Она начала намыливать грудь – по-прежнему упругую и остроконечную… Ее преследовала еще одна мысль – что однажды она начнет ненавидеть свою грудь, свое тело… Этот мучительный период предстоит всем женщинам – одна из неизбежностей жизни, с которой придется смириться… Кстати, Кропке и Мосер женаты, если уж быть совсем точным. Какое счастье!
Однако сегодня ей хотелось посвятить свои размышления не им. Да и с какой стати? Нет, в ближайшие часы она будет думать о человеке, который вообще не полицейский. Наоборот. Это тот, другой…
Палач. Он – и больше никто.
Я хочу его.
Она улыбнулась этой своей мысли. Улыбнулась и зажгла свет с некоторой поспешностью.
Едва она успела усесться за свой письменный стол с чашкой крепкого чая, бросив взгляд на два блокнота в овале света от настольной лампы, как зазвонил телефон.
Конечно же это мама… ну что ж, уж лучше поговорить сейчас, чем прерываться потом.
Так она приедет домой в воскресенье? – вот главный вопрос. Папа так обрадуется. Всю неделю он пребывал в подавленном настроении, и врачи сказали, что… ну, об этом они поговорят при встрече. Чем она занимается? Работой? Неужели ей и впрямь придется заниматься этой ужасной историей с убийствами, ведь это дело мужчин! Что у них там, в полиции, совсем нет мужчин? Что же это за местечко такое?
Через десять минут Беата закончила разговор, и теперь совесть ныла, как загнивший зуб.
Она стала смотреть в окно, на последние лучи заката, еще освещавшие небо символическим светом, и решила поехать к родителям на пару часов в воскресенье вечером. Может быть, ей остаться переночевать и вернуться первым утренним поездом? Да, пожалуй, никакого другого совета она сама себе не может дать.