— Внимательнее, — сказал ему Якушев. — На улице вас никто не станет заранее информировать о своих намерениях.
Он снова посмотрел на часы. Оставшиеся до конца занятия две минуты внезапно показались вечностью, и привычное желание плюнуть на маты и, даже не переодевшись, хлопнуть дверью и уйти куда глаза глядят, стало почти непреодолимым. «Тоска», — подумал Якушев, направляясь в тренерскую.
Здесь уже была Даша — тренер по аэробике, группа которой должна была занять зал после группы Якушева. Стоя перед открытым шкафчиком в одних микроскопических трусиках, Даша что-то искала внутри. Она не смутилась при виде Якушева, так же, впрочем, как и он при виде ее обнаженного тела не испытал никаких особенных эмоций. Глядя на нее, он получал чисто эстетическое удовольствие, как от созерцания породистой лошади, красивой картины или цветка — словом, любого проявления природной красоты. Когда-то Юрий смотрел на Дашу иначе; они переспали три или четыре раза, после чего спокойно разошлись, не имея друг к другу никаких претензий. В свое время Даша отдала дань увлечениям дзюдо и бодибилдингом; у нее был бойцовский характер, замашки лидера и стальная мускулатура, и секс с ней напоминал обоюдное изнасилование с элементами вольной борьбы и кикбоксинга. Неизвестно, какого мнения осталась Даша о мужских способностях Юрия, но сам Якушев, при всем к ней уважении, пришел к выводу, что ему нужна партнерша помягче.
— Привет, — не оборачиваясь, сказала Даша. — Уже закончил?
— Типа того. — Якушев повалился в кресло перед столом, выдвинул ящик, подержался за пачку сигарет, но, покосившись на Дашу, убрал руку. — Ты себе просто не представляешь, до чего мне все это надоело!
Даша, уже успевшая натянуть гимнастический купальник, высунулась из-за перегородки, отделявшей тренерскую раздевалку от офиса, и посмотрела в зал через стеклянную перегородку.
— Блондиночка? — тоном эксперта поинтересовалась она. — В черном кимоно, да? Не дает. Вот горе-то!
— Это не горе, — возразил Якушев. — Это — так, временные трудности. Просто кисло мне как-то в последнее время. Погода, что ли, на мозги давит?
В полупустом ящике стола, где, помимо пачки сигарет и зажигалки, обретались несколько скрепок, пепельница, пачка бумаги для заметок, шариковая ручка и два засохших стержня, лежала старая черно-белая фотография. Якушев давно собирался вставить ее в рамку и поставить на стол или, скажем, повесить на стену, но ему все время что-нибудь мешало — то какие-то срочные дела, то собственная забывчивость, а в первую очередь четкое осознание того, что, постоянно находясь на виду, этот снимок окончательно отравит ему и без того не слишком веселое существование. Перед выходными он принес его сюда, рассчитывая зайти в магазин и подобрать рамку по пути с работы, но с работы почему-то отправился не домой, а в бар, где этой фотографии было решительно нечего делать. Так что все выходные она пролежала тут, в ящике стола, и попалась Якушеву на глаза как раз в тот момент, когда и без нее было тошно.
С фотографии на него смотрела группа вооруженных людей в маскировочных комбинезонах, снятая на фоне дымящегося остова сгоревшего дотла грузовика. Якушев стоял вторым справа. В центре группы башней возвышался Ти-Рекс; Жук стоял так, чтобы намокший от крови бок командира не попадал в кадр, а Баклан, сидя на корточках и держа на коленях автомат, скалил в улыбке крупные белые зубы. Макар стоял немного на отшибе, держа на плече трубу гранатомета, и не улыбался, как будто уже тогда знал, что его ожидает.
Помимо всего прочего, этот снимок служил неопровержимым доказательством того, что Юрий Якушев, с некоторых пор известный в узком кругу проверенных людей под кличкой Спец, неизлечимо болен типично русской болезнью, проявляющейся через склонность регулярно, раз за разом наступать на одни и те же грабли. Ему очень хорошо помнилось, как, увольняясь по собственному желанию из спецназа, он обещал себе, что больше никогда не наденет военную форму. Позже, уже на гражданке, ему неоднократно доводилось клясться себе, что вот этот раз — самый последний и следующего уже никогда не будет. Он больше никогда не возьмет в руки оружие, никогда не выстрелит в человека, никогда никого не убьет.