– Скорее всего они в бывшем обезьяннике. Я сам его купил по дешевке и знаю туда дорогу, – прохрипел он.
– Только не надейся, что ты туда поедешь, ведь приговор Ужа еще не отменен окончательно. Чтобы заслужить амнистию, ты должен честно ответить еще на парочку моих вопросов. Например, кто из вас расправился с лейтенантом милиции?
– Какой лейтенант, мужик, ты что? У нас с ментами дружба на века! – сыграл Матрос.
Но здесь были не курсы актерского мастерства, и вместо аплодисментов Комбат наградил бандита сильным ударом в зубы.
– Ты учти, мне ведь без разницы, кончу я одного Ужа или еще какого-то подонка с ним за компанию.
И в подтверждение своих слов Комбат так крутанул руку Матроса, что раздался хруст.
– Приказ на ликвидацию отдал ты, а убивал Уж. Верно?
– Ты мне руку сломаешь, – завопил Матрос, но, так как Рублев продолжал мучительство, выдохнул. – Да, да!
– Ив Междуреченске ты приказывал, а он душегубствовал?
Совершенно неожиданно Матрос выдавил из себя хрюкающий смешок:
– Считай, что так, хотя заказывал жмуриков один человек. Но, если дело дойдет до суда, я все возьму на себя. Лучше нары задницей полировать, чем в могиле гнить.
"Ай да Настя! – подумал Комбат, вспомнив слова Коровина. – С виду невинное создание, а держит в трепете закоренелых головорезов”.
К сожалению, он так никогда и не узнает о своем заблуждении и в его памяти женщина останется еще большим монстром, чем она была на самом деле.
– Пошли, – сказал Комбат, чуть ослабив захват на руке Матроса. – И учти две вещи. Наш разговор записан на диктофон. Я знаю, не всякий суд примет это за доказательство, но, если ты опять станешь валить убийства на егеря и тем самым добьешься своего оправдания, твой первый день на свободе станет последним днем в твоей жизни. Ты меня знаешь, я слов на ветер не бросаю.
Они подошли к выходу. Рублев толкнул дверь, но она осталась на месте. Он удвоил усилия, и вновь безуспешно.
– Что за черт! – воскликнул Комбат и изо всех сил ударил ногой в окантованный железом край.
Массивная, сделанная на совесть дверь жалобно скрипнула, но устояла. Комбат отступил несколько шагов назад, примерился, и тут раздался скрип тормозов, стук ботинок по асфальту и бряцание оружия.
– Все, приплыли! – нервно хихикнул Матрос. А Комбат наконец понял, какую ловушку смастерил для него Уж. Убийца, конечно же, следил за подвалом и, едва в нем скрылись Комбат с Матросом, без шума закрыл дверь на стальной засов и вызвал милицию, которая должна была застать Рублева над остывающим телом убитого им человека. К счастью, Уж переоценил кровожадные наклонности Рублева, иначе даже Бахрушину трудно было бы вытащить своего любимца из тюрьмы. А там бы сработала уголовная почта, и неважно, какой срок дали бы Комбату, все равно он прожил бы от силы месяц.
– Стань лицом к стене, руки за голову. Эти ребята шутить не любят, – бросил Рублев Матросу.
Раздался лязг открываемого запора. Сильные руки развернули Комбата, в грудь ему уперлось дуло автомата:
– Ну, мужик, показывай сам, где жмурик, это тебе зачтется. Все равно ведь найдем.
– Какой жмурик, ребята? Просто и вы попали на ту же удочку. Лично мне позвонил какой-то хмырь, описал этого типа и сказал, будто он убивает в подвале моего лучшего друга. Я тут же сюда примчался, и, пока с ним разбирался, – Комбат махнул рукой в сторону Матроса, – нас кто-то запер. Трупов здесь нет, по крайней мере свежих, можете сами убедиться, но этот тип раскололся в других своих преступлениях. Верно я говорю? – Комбат бросил свирепый взгляд на Матроса.
Тот неохотно кивнул головой.
– Я смотрю, ты вздумал юлить. Только попробуй, щенок! – звенящим шепотом сказал ему Рублев.
– Разберемся, – подал голос спецназовец. – Может, оба отправитесь баланду хлебать.
Бойцы обыскали пленников и тщательно прочесали весь подвал. Самой примечательной их находкой оказалась кем-то забытая и чудом сохранившаяся банка соленых огурцов.
– Извините, граждане, ошибочка вышла. Вы свободны, – неохотно сказал спецназовец.
Матрос заколебался. В тюрьму ему не хотелось, попадать под горячую руку Комбата – тоже. Рублев кипел от негодования. Будь его воля, Матрос навсегда оставил бы преступную деятельность. Как инвалид первой группы. Но сейчас приходилось использовать менее уважаемый Комбатом и более изощренный способ – шантаж.
– В разговоре ты сгоряча упомянул про одного человека. Я даже знаю, кого ты имел в виду. Плохо тебе будет, если копия записи окажется у него в руках.
– А можно сделать так, чтобы никто больше не услышал запись? – дрожащими губами прошептал Матрос.
– Конечно. У тебя есть шанс на спасение, пока не укатили бойцы.
Матрос бросился к уходящим спецназовцам.
– Требую оформить явку с повинной. Хочу добровольно сознаться в тяжких преступлениях, – выпалил он одним духом.
– Теперь Уж, – сказал Комбат, но думал он в этот момент о Черняевой.