А потом Леха пропал.
К нам прибежала взволнованная Лехина мама и принялась расспрашивать меня, не знаю ли я, где ее сын. Я честно отвечал, что не знаю — гулять меня в тот день не пустили, потому что накануне я схлопотал «двойку» по математике и теперь в наказание должен был перерешать едва ли не все задачи из учебника. Леха же, придя из школы, быстро похлебал приготовленный бабушкой суп, крикнул «Бабуль, пока» и убежал на улицу. Больше его никто не видел и не слышал.
Когда обзвонили всех наших друзей и одноклассников, стало ясно, что с Лехой стряслась беда. Мои родители позвонили в милицию (мама Лехи уже не могла связно выговорить двух фраз) и сообщили о пропаже ребенка.
Смутно помню какие-то длинные переговоры с огромными людьми в форме, топтавшимися в нашем маленьком коридорчике. Помню плач Лехиной мамы, отрывистый голос моего отца… Помню, что хотел примкнуть к поискам Лехи, но был безжалостно отослан в постель и не узнал о том, как нашли Леху.
Он упал в канализационный колодец с плохо закрепленной чугунной крышкой. При падении он ударился головой о край этой самой крышки, потерял сознание, свалился в скопившуюся на дне колодца воду и захлебнулся. Во всяком случае, так заявил следователь.
Хоронили Леху спустя два дня. Леха лежал в гробу маленький, аккуратный, совсем не похожий на мертвеца. Казалось, что он только играет в смерть. Я не отрывал глаз от его спокойного, сосредоточенного лица, ожидая, что вот сейчас он моргнет и, улыбаясь, вылезет из дурацкого деревянного ящика, куда лег понарошку. Но Леха, разумеется, не моргнул и не улыбнулся, а в крематорий, куда унесли его гроб, меня не пустили родители. Вечером, лежа в постели, я представил себе Леху, въезжающего ногами вперед в ревущую огненную печь, и почувствовал, что задыхаюсь от страшного жара. Неделю я провалялся в постели с высокой температурой и бьющей в виски головной болью, а когда немного поправился, увидел в углу комнаты большой проем, из которого струилось знакомое красноватое сияние.
Впервые в жизни мне не хотелось подходить к Двери. Воображение мое еще не вполне освободилось от пагубного влияния болезни, и приступ страха, неожиданно обрушившийся на меня, оказался настолько силен, что я забился в самый угол дивана и даже завернулся в одеяло. Дрожа, вжимаясь лопатками в стену, я ждал, когда же исчезнет красноватый прямоугольник, но Дверь, как нарочно, и не думала закрываться. Красный город словно говорил мне, что я нужен ему и что он не собирается отступать, пока не получит то, в чем нуждается. Эта странная дуэль продолжалась не меньше получаса; в конце концов я сдался, слез с дивана, кое-как натянул на себя висевшие на стуле джинсы и футболку и обреченно побрел к Двери.
У самого входа меня поджидал Волшебник.
Он сидел на раскладном табурете, обтянутом выцветшим на солнце брезентом, и рассеянно водил по земле острым клювом своего огромного секатора. Он ничуть не изменился с момента нашей первой встречи — такой же добродушный, круглолицый, в том же замызганном комбинезоне. За те семь лет, что я навещал Красный город, мы виделись едва ли пять раз, но никогда еще Волшебник не подходил так близко к Двери. Я переступил порог и остановился, настороженно глядя на него.
— Проходи, проходи, не стесняйся, — подбодрил меня Волшебник. — Второго стула у меня, к сожалению, нет, но ты можешь сесть на землю. Что-то ты неважно выглядишь сегодня, мой мальчик. Что-нибудь случилось?
— У меня друг умер, — хмуро ответил я, по-прежнему не приближаясь. На круглом лице Волшебника мелькнула печальная улыбка, и это меня взбесило. — После того как я ему рассказал про Город! Я не хотел ему ничего говорить, он сам у меня все выпытал! А потом свалился в этот дурацкий колодец…
Волшебник пощелкал ножницами. Звук вышел довольно зловещий.
— И ты думаешь, это произошло из-за того, что ты ему все рассказал?